Рысюхин, давайте – за жизнь!

— А если не ошибаетесь?

— Тогда с вас бочонок акавиты «Черноморской» помимо оплаты по контракту!

— Согласен!

Кстати, про акавиту. У нас, как я и говорил, четыре сорта — «Налибокская», «Беловежская», «Беломорская» и «Черноморская». Названия обусловлены использованием в числе как минимум двенадцати компонентов характерных именно для этих регионов трав и растений. Например, в «Налибокскую» вошли зубянка шестилистная и цветы арники горной. Да, эти растения не эндемичны, но в других местах Великого княжества встречаются намного реже. В «Беловежской» использовалась трава зубровки и не только, в «Беломорской» — дары тундры и лесотундры во главе с морошкой, в «Черноморской» — грецкий орех, тархун и шелковица. Суслятину, как легко понять, больше всего понравилась последняя. На самом деле, видов акавиты «на пробу» мы сделали намного больше, но там или слишком маленькие партии, чтобы возиться с продажей — эти пойдут как «не для всех», или получилось неудачно. Та же «Кавказская» — не то аптечная микстура, не то разбавленный спиртом соус для баранины, переборщили с травами. И даже если развести чистой картофельной водкой лучше не становится, надо рецепт полностью пересматривать.

Поскольку этим рейсом от нас уезжали всего четверо, включая «главу делегации», я мог проводить их лично, не за рулём, конечно. Разговор в салоне был непринуждённый, но ни о чём серьёзном не говорили, так, лёгкая мужская беседа о технике и дамах. Посадив Валентина Константиновича в поезд, вернулся в Викентьевку на ночёвку, а утром, после завтрака в трактире, отправился в Буйничи. Жаль, ледяную дорогу уже закрыли, придётся ехать по правобережью. С другой стороны — сейчас по любой дороге не разгонишься без совершенно неприемлемого риска. Ехал почти семь часов, и это без учёта времени на отдых в Рогачёве. Зато «бобруйское проползание» не так сильно отличалось от остальной поездки по скорости и чуть-чуть меньше бесило. Пожалуй, на следующих выходных от дальних поездок придётся воздержаться. Если придётся подписывать какие-то документы — или попрошу отложить на недельку или поеду поездом, потому как ну его лесом!

Только собрался пойти в душ — не согреться, поскольку не замёрз в своей кабине, но смыть усталость — зазвонил мобилет. Оказалось, моя Маша, очень чем-то испуганная. Выяснилось, что какой-то чудик попытался проскочить по закрытой ледяной переправе на грузовике и провалился. В слухах этот грузовик пару раз назвали «фургоном», и Мурка почему-то решила, что речь может идти обо мне. Успокоил свою радость, что ехал строго по этому берегу, но устал, как лошадь на пахоте.

— Почему это?

— Дороги — жуть какая-то. Снег, что всю зиму укатывали, начал таять, причём неравномерно. Ямы, лужи по колено, ручьи… Помнишь, как мы через Бобруйск ехали?

— Конечно!

— Так вот — почти всю дорогу с такой вот скоростью ползти пришлось, от Рогачёва так точно.

Успокоив Машу и попрощавшись с нею, пошёл узнавать подробности происшествия. И нет, не у Надежды Петровны, а у Иры Синичкиной из моей группы. Потому как если Ира о чём-то не знает — то этого не было. Поразительная способность собирать слухи совершенно мистическим и непонятным образом, которую надо в кои-то веки использовать «в мирных целях».

Ценой получаса щебетания, охов, ахов и встречных вопросов обо всём подряд выяснил: то был угольный фургон, ехал с нашего берега на восточный, провалились у него только передние колёса, сам повис «пузом» на перемычке между колеями. Перепуганный водятел (дедово слово, угадали) вспорхнул на крышу, где и сидел, оглашая окрестности горестными воплями, пока ему не завели трос с паровой лебёдки и не вытащили «за хвост» обратно. Прямо в гостеприимно распахнутые объятия местной полиции, ага.

Вернулся к себе, рассказал Маше, что и как там было на самом деле. После чего смог, наконец, добраться до душа. Уф, весь световой день, считай, убил на поездку! Пожаловался сам себе — и тут же стыдно стало: когда-то с папой планировали на эту дорогу, так закладывали четыре дня до Осипович, включая отдых для коня в Бобруйске. А тут семь часов в пути слишком долго, иди ты!..

Вскоре увидел первую практическую пользу от полученной синергии. На практикуме сперва рассмотрел кристаллическую структуру куска стали, дед наотрез отказался называть все эти структуры и формации, чтобы не было, как на физике и химии, когда приходилось при ответе переводить инопланетные названия на наши. Пришлось описательно — крупное зерно, мелкое, плоские структуры, реечные и так далее. А потом я, с подачи деда, смог эту структуру изменить! Принудительно, укрупнил зерно, как дед рассказал, да.

Получилось, по словам деда, «жуткое дело» — оказывается, структуры этого типа[1] проходят перекристаллизацию при температуре несколько сотен градусов и при комнатной просто никогда не существуют, не должны! А у меня — вот они, пожалуйста. Отнёс преподавателю, тот удивился, воодушевился, проверил — и побежал исследовать свойства. А заодно смотреть, как быстро структура металла вернётся к норме.

Забегая вперёд — не вернулась, «мутация» оказалась устойчивой, но вот нагрев до восьмисот градусов с последующим охлаждением аномалию убрали.

После этого я, с подачи Петра Игнатьевича, погрузился в изучение структур разных сталей, сперва конструктивных, низко- и высокоуглеродистых, а затем и легированных. Посмотрел, как с точки зрения кристаллографии выглядят кузнечная сварка и слоистая сталь. Интересно! А вот зарисовывать (!) увиденное, с моим «антиталантом» к рисованию… Если бы дед не подсказал, что нужно не рисовать, а чертить разрез — было бы ещё хуже. На этом фоне даже необходимость учить кучу определений, причём не просто зубрить, а с пониманием, и то не так страшна показалась.

А в конце последней недели марта мне пришлось ехать аж в Минск, причём отпрашиваться на пятницу и выезжать ночным поездом в четверг. Просто пришла пора подавать документы на титул: «поселение» на изнанке существовало три месяца, там было постоянное население (целых четыре человека, да), шли активное исследование, хозяйственная деятельность и добыча ресурсов, всё, как положено. А по выходным соответствующая контора не работает. Благо, Сребренников заранее подготовил целый пакет бумаг, а я, приехав в столицу Великого княжества не то поздней ночью, не то ранним утром и привычно перекрутившись в ближайшей к вокзалу и бессовестно дорогой гостинице, заранее занял очередь. Бумаги сдавать пришлось в четыре разных окна, на разных этажах, а также передавать что-то из окна в окно. Спасибо поверенному, который в этой жути чувствовал себя как карась в пруду.

Но даже так — придя в канцелярию к открытию вышли оттуда в четыре часа дня, за пятнадцать минут до того, как закрывалась минимум половина нужных окошек. Стало понятно, почему Пётр Ильич приехал на поезде, а не попросил Беляковых выделить пикап — не хотел занимать автомобиль на весь день. Придя вместе с ним на вокзал, пообедал в вокзальном ресторане (жутко дорого и очень сомнительно по вкусу) и остался ждать ночного поезда. А на деле, обложившись для конспирации газетами и парой журналов, подремал пару часиков. Но и прессу изучил тоже, не без интереса.

В субботу в Могилёве отметили успешную подачу документов с Мурлыкиными. Скромно, но с тщательно скрываемой гордостью. Как ни странно, даже Василиса вела себя достаточно скромно. Но ночевать меня, разумеется, отправили восвояси, а в Буйничах меня ждали несколько конвертов официального вида — стали приходить ответы из патентного ведомства.

[1] Речь про аустенит, который при остывании ниже 727 градусов превращается в смесь перлита с ферритом или цементитом, в зависимости от количества углерода.

Глава 17

Заявки на «концепции», как и предупреждал господин Чагин, отвергли почти все, причём такое ощущение, что некоторые отвергали не читая, или читал человек, понятия не имеющий, что именно он видит. Так, заявка на герметичную кабину с принудительной вентиляцией подготовленным воздухом была отвергнута с формулировкой «вентиляция в закрытых помещениях технической новизны в себе не несёт». При чём здесь вентиляция как таковая, а тем более — некие «помещения»?! Нет, я всё понимаю, но настолько тупой отказ — он просто оскорбителен, словно вслух в обществе идиотом обозвали!