Рюрик
Шрифт:
– Отец!
– не выдержал Власко.
– Ты словно Ведун.
– Не мешай нам, - махнул рукой на него Гостомысл и подошёл к Рюрику. Ты что-то хотел сказать, сын мой?
– как-то по-стариковски жалостно спросил посадник и робко дотронулся до руки варяга.
Все онемели.
Рюрик повернулся, недоумённо посмотрел на Гостомысла - на его взволнованное лицо. На лохматые, сведённые от напряжения брови, на так неестественно плотно сжатые губы посадника, на повлажневшие глаза, почувствовал его душевную тревогу, но, переведя взгляд на Власка, решил, что слова "сын мой" относятся к тому, и промолчал.
– Говори, прошу
Рюрик уловил резкую перемену в поведении посадника и смущённо спросил:
– Но… неужели нельзя хоть что-нибудь изменить к лучшему?
Все молча смотрели на князя, а он всё ещё удивлённо разглядывал новгородского посадника.
– А как?.. Убить Аскольда с Диром?
– Вопрос свой Гостомысл задал тихим голосом, но он змеиным жалом вонзился в душу князя.
Рюрик аж задохнулся. "Всевидящая змея! Он зрит меня насквозь!" - зло подумал князь и хотел было отвернуться от посадника, но тот беспощадно продолжил:
– Вернуть их силу в Полоцк или… Новгород? А потом снова разбивать дружину и кого-нибудь сажать против леших?..
– Гостомысл бил и бил князя своими ядовитыми вопросами.
– А дружина, разбившая мадьяр, будет опять искать себе достойного врага, - убеждённо заявил он, - и как пить дать побежит изведать силу свою на греках. Всё будет так же, яко произошло с Аскольдом и Диром! Так зачем же собирать вече, наш князь, - ласково и, как прежде, тихо спросил он, видя злость Рюрика.
– Твой княжий дух надо закалять правдой, сын мой!
– сурово добавил Гостомысл и вгляделся в лицо князя.
Все молчали, и только взволнованное дыхание присутствующих нарушало эту тревожную тишину.
Рюрик, выслушав грозное откровение посадника, внял ему всей душой, но он был болезненно раздражён и не мог не съязвить в ответ на урок, полученный им от Гостомысла. Глядя ему прямо в глаза, он медленно и тихо проговорил:
– Странные вы, словене: ежели старику понравился молодец, то он обязательно его сыном наречёт, - чувствовалось, что Рюрику сказанное даётся с трудом - голос его звучал хрипло, даже как-то скрипуче.
– Но мой отец никогда не был так лукав и злодумен.
– Князь упрямо смотрел в глаза посадника и ждал, что тот ему молвит в ответ.
– Я… понял свой грех!
– слегка склонив голову, ответил Гостомысл. Он, казалось, был смущён, но не отводил ласкового и обеспокоенного взора от пытливого взгляда Рюрика.
– Не торопи судьбу своих соперников, - настойчиво посоветовал он и тяжело перевёл дух. И, сразу посуровев, молвил: - Пусть сидят во Киеве! Нам нельзя с ними ныне драться!
– заявил он и вдруг громко постучал каблуком сапога по полу.
Рюрик удивлённо оглянулся на стук. Вызывать слугу стуком в его доме мог только он, князь. Но Гостомысл шумно прохаживался вдоль стола княжеской гридни и не обращал внимания на присутствующих.
Вошёл слуга.
– Накрой-ка нам на ужин чего-нибудь, - по-свойски приказал Гостомысл слуге, не взглянув на князя.
Хромоногий Руги почтительно поклонился посаднику, вопросительно глянул на своего рикса, который вялым кивком подтвердил требование главы ильменских словен, и пошёл выполнять распоряжение.
–
Что ж, пусть сидят во Киеве!– трижды, как эхо, повторил князь наказ Гостомысла, с трудом успокаивая свою мятежную душу.
ДЕРЗОСТЬ АСКОЛЬДА
Была тёмная ночь, когда в ворота Аскольдова двора в Киеве постучал человек, закутанный в длинную накидку. На вопрос слуги он скороговоркой проговорил:
– Аскольда немедля подними!
– Да он и не спит, - молвил слуга.
– У него жена только что сына родила, - радостно пояснил он.
– Да ну?
– удивился пришелец.
– Как же он тогда… - подумал вслух человек, но оборвал себя на полуслове.
– Где он? Веди меня к нему, беспокойно потребовал таинственный гость и быстро пошёл за слугой.
В доме Аскольда было суетно. Из дальней клети слышались смех, глухие возгласы и крикливый плач младенца.
– Стой здесь, - попросил слуга пришельца.
– Сейчас князя позову!
Ждать пришлось недолго. Аскольд, взволнованный, улыбающийся, вгляделся в уставшее лицо пришельца, сразу же узнал его и повёл в свою гридню.
– Пойдём! А ты проверь ворота, - приказал он слуге.
– Так что?
– нетерпеливо спросил Аскольд, с трудом переключая своё внимание с радостного события, только что происшедшего в его доме, на стоявшего рядом с ним человека.
– Самое время!
– взволнованно зашептал тот, сверкая глазами, и быстро перечислил, загибая по очереди один палец за другим на правой руке: - У берегов Сицилии выстроился огромный флот пиратов и требует Михаила Третьего [75] к себе.
– А он что?
– с яростным блеском в глазах продолжал расспрашивать Аскольд.
– В Каппадокии горят личные владения Михаила. Туда-то и направился он со своей армией, - радостно потирая руки, объяснил пришелец.
– А флот?
– вскрикнул Аскольд, и пришелец его понял.
75
Михаил Третий– византийский император.
– А флот он направил к берегам Сицилии!
– терпеливо пояснил он. Византия открыта! Царьград закрыт только с моря! Подходи и бери: ни армии, ни флота!
– Молодец!
– похвалил его Аскольд и вынул из сундука, стоявшего возле серебряной треноги со священным котелком, мешочек с серебром.
– Держи!
– Он передал мешочек пришельцу и хвастливо добавил: - Это арабские!
Человек ловко поймал мешочек и поклонился Аскольду.
– Иди спать! Тебе укажут где!
– повелительно произнёс тот и тихонько постучал по стене.
Вошёл слуга и проворно увёл человека с собой. А ранним утром снова постучали в ворота Аскольдова двора, и снова человек, закутанный в длинную тёмную одежду, спешно потребовал владыку Киева к себе. И этого человека выслушал Аскольд, и этому человеку вручил мешочек с арабскими диргемами, но спать у себя в доме не оставил. Затем он срочно приказал поднять Дира и привести его к себе.
Дир явился заспанный, поёживаясь от утренней свежести.
– Поспать, бедовый, не даёшь, - беззлобно ворчал он на чёрного волоха.