Рюрик

На этот раз с первого взгляда было видно, что вече собиралось какое-то совсем особенное… Оно не носило своего обычного бурного характера. Не слышно было задорного звона вечевого колокола. Он прозвонил уныло, тоскливо, грусть наводя на новгородские сердца, и смолк. Все были смущены, растерянны, каждый из вечевиков угрюмо молчал.

Вот раздался обычный пред началом каждого веча оклик глашатая:

– Слушайте, вы, мужи новгородские, и вы, людины, сюда собравшиеся! Слушайте - и распри свои забудьте… Посадник со степенными боярами идут сюда дела решать вместе с вами…

Действительно, в народе со стороны хором, стоявших за стенами Детинца, в некотором отдалении от вечевого помоста, произошло движение. Стоявшая там толпа разом сдвинулась, стесняясь, расступаясь перед рослыми молодцами-воинами, открывавшими шествие посадника на вече.

Дружина, провожавшая важнейших людей союза, была невелика. Не более шести-семи пар прекрасно вооружённых воинов шло впереди, молодцевато опираясь на высокие копья. Головы их, вопреки тогдашнему обычаю, были не покрыты, а по моде, перенятой у варягов, выбриты так, что спереди оставалась одна длинная прядь волос - чуб. Бороды у некоторых также были выбриты, но большинство всё же оставалось бородатыми. К поясу каждого на широкой перевязи подтянут был большой меч, за рукоятки которых дружинники держались с самым бесстрашным видом.

За дружинниками шли старосты всех концов Нова-города. Они были разодеты по-праздничному. На каждого поверх лёгкой тканой рубашки накинуты были богатые парчовые кафтаны, привезённые сюда заезжими гостями из далёкой Византии. Концевые старосты имели важный вид и свысока оглядывали расступавшуюся перед ними толпу.

Далее среди старшин и степенных бояр шёл сменивший Гостомысла посадник, казавшийся каким-то растерянным.

Все поглядывали в молчании на это шествие, словно ожидая увидать ещё кого-то…

Ожидания не оправдывались…

Не вышел на тоскливый звон вечевого колокола тот, кого давно уже привык Нов-город, да и все его соседи считать мудрейшим из мудрецов.

Совсем одряхлел славный Гостомысл, тлеет ещё искра жизни в его разрушившемся теле, но силы окончательно оставили его…

А давно ли ещё, всего только до варягов, видели вечевики своего посадника, вот так же шествовавшего на вече, где он всегда был готов на всякую борьбу с легко воспламеняющимися страстями буйных и своевольных сограждан. Тогда это был высокий, представительный старик. Внешность его невольно внушала почтение. Он на полголовы был выше других степенных и старших бояр, так что в толпе их всегда был хорошо заметен. В ясных голубых глазах светились редкий ум и энергия. Движения его были плавны и властны, а резкий, несколько отрывистый голос указывал на привычку повелевать…

Теперь его не было видно на вечевом помосте, и вече без него было не вече.

Это ещё более смутило вечевиков…

Прежде речью мудрой, советом разумным вызволял посадник своих сограждан из всякой опасности, а теперь кто их из беды вызволит, кто доброе слово им скажет?..

При всеобщем смущении началось вече.

– Мужи новгородские и людины, - начал старейшина одного из сильнейших соседних племён кривичей, - от лиц всех родов наших держу я речь к вам: нельзя жить так, как живём мы!.. Посмотрите, что творится на Ильмене!.. Восстал род на род, не стало правды.

– Верно!
– раздались отдельные восклицания.
– Пропала правда с Ильменя!

– Совсем житья не стало… При варягах куда лучше жилось… Все управу знали у кого искать…

– Так вот, вы и рассудите, как быть нам, - продолжал кривич.
– Пока вы там у себя на Ильмене спорили, да ссорились, да кровью родною землю свою поливали, ничего не говорили мы, а вот нынче и нам от вас терпеть приходится… Не дают нам спокойной жизни ваши буяны… Приходят с мечом и огнём в нашу землю, терпенья не стало совсем… Страдаем тяжко мы…

– И нам тяжко, и мы!
– подхватили старейшины веси, мери и дреговичей.

– К вам управы пришли искать… Уймите вы своих на Ильмене.

Мужья новгородские смущённо молчали, не зная что и отвечать на эти вполне справедливые укоры.

– Почтенные старейшины, что и сказать вам, не ведаем мы, - потупив глаза, заговорил заменявший Гостомысла посадник из степенных бояр.
– Стыдно нам, ой, как стыдно, а что поделать с нашей вольницей - не знаем. Слабы мы после варяжского нашествия, сами вы видите; как гнали мы варягов, полегли наши силы ратные на поле бранном, да и до этого ещё варяги как пришли, многих побили, вот теперь никто и знать не хочет господина великого Нова-города.

– Большое спасибо вам за слово это, за признание честное!
– крикнул старейшина кривичей.
– Не потаили вы от нас правды, хотя и горька она, вот и мы теперь вам тоже скажем, что решено у нас на нашем вече… Тоже правдиво скажем. Хотите ли выслушать нас?

– Говори! Говори! Слушаем!..
– раздалось со всех сторон.

– Решили мы сами от вашей вольницы обороняться огнём и мечом, решили разорить гнезда разбойничьи на Ильмене, и прямо говорю: идём на вас войною.

– И мы с кривичами пристанем!
– выступил посланец мери.
– Скажи своим: и меря вместе с кривичами на Ильмень боем идёт!

Выступил старшина дреговичей.

– Правду сказал посланец кривичей, - заговорил он, - и нам, дреговичам, не остаётся ничего другого делать, как взяться за оружие и всем вместе идти на вас войною! Знайте же это…

– Война так война! Бой так бой!
– закричали более молодые и горячие из собравшихся на вече, - Ишь чем пугать вздумали. Не таких мы видали… На что варягов - и тех прогнали! А варяги не чета вам! Суньтесь только - всех повырежем…

– Не без нас вы и с варягами справились!
– возразил кривич.- А вот что я скажу вам, если отвернётся от нас ратное счастье, так порешили мы обратиться за помощью к ханам козарским…

Как громом поразила эта весть новгородцев…

– Опять польётся кровь славянская!
– с горем воскликнули бояре. Прогневали, видно, Перуна мы, ослепляет он нас! Брат на брата смертным боем идёт и чужаков на брата ведёт… Страшное дело!.. Грозное дело!..

Вдруг всё вече как-то странно заволновалось… В толпе раздались крики изумления и восторга, почти все обнажили головы.

– Что случилось, что там?
– послышались тревожные вопросы с вечевого помоста.

– Гостомысл! Гостомысл!
– раздались им в ответ громкие, радостные крики.

VI. ГОСТОМЫСЛ

Страха не страшусь,

Смерти не боюсь!

Лягу за царя, за Русь!..

Из оперы "Жизнь за царя" [25]

Действительно, Гостомысл захотел присутствовать на этом последнем в его жизни вече… Дряхлый старец не мог идти сам. Ноги давно уже не держали его ветхого тела, он приказал нести его на носилках… Было что-то торжественно-трогательное в этом шествии… Четверо рослых здоровых молодцов, на лицах которых ясно выражалась глубокая скорбь, высоко несли лёгкие носилки, где полулежал-полусидел ветхий старец с поникшей на грудь головой.

25

«Жизнь за царя» («Иван Сусанин») - опера М. И. Глинки.