Рюрикович 3

И снова ни один мускул не дернулся на лице митрополита. Только лицо приняло удивленный вид. Ровно настолько, чтобы не переходить в разряд офигевшей рожи!

— Я не совсем понимаю вас, Ваше Величество, — проговорил митрополит. — Мы же с вами одни в кабинете. Или вы считаете…

— Нет, Ваше Высокопреосвященство, я так не считаю, — покачал головой царь. — У меня на руках есть признание князя Оболенского, которому вы почему-то решили открыться. Ему и ещё нашей матушке…

— Я всё равно продолжаю не понимать, о чем вы говорите, Ваше Величество, — криво усмехнулся митрополит. — Да, господин Телепнев-Оболенский был у меня и кое-что сообщил о своём прошлом. Однако, я вовсе ему ничего не говорил про то, что я на самом деле являюсь Кудияром…

Митрополит споткнулся после названного имени. Он посмотрел на царя выпученными глазами. Владимир Васильевич в ответ довольно усмехнулся:

— Что, не ожидали, Ваше Высокопреосвященство? Думали, что поймали звезду и вам всё можно? Не стали пить напитки, остерегались принимать что-либо из чужих рук, всё готовили сами… А вот то, что вы сейчас находитесь под распылителем, предугадать не смогли!

Да, с митрополитом пришлось повозиться. Ради него даже придумали хитрое устройство, которое позволит расколоть самый крепкий орешек государства. И сейчас это устройство исправно поливало мелкой изморосью голову митрополита. Он невольно вдыхал эту изморось и вот появился первый результат!

Митрополит Даниил резко отшатнулся. Схватился за грудь. Начал часто-часто дышать.

Испуг митрополита был внезапным, как вспышка молнии в тёмной ночи. Сердце резко забилось, отдаваясь гулким эхом в груди, словно барабан, предупреждающий о надвигающейся опасности. Дыхание перехватило, и воздух, казалось, стал густым и тяжёлым, трудно проникающим в лёгкие. Руки задрожали, пальцы сжались в кулаки, готовые отразить невидимую угрозу.

Глаза расширились, зрачки наполнились тьмой, пытаясь уловить малейшее движение в окружающем пространстве. Взгляд метался из стороны в сторону, ища источник страха, но ничего конкретного не находил. Мысли смешались в хаосе, словно листья, поднятые порывом ветра, и никак не удавалось сосредоточиться.

Кожа покрылась мурашками, волосы на затылке встали дыбом, как будто тело само решило защитить себя от неизвестного врага. Ноги стали ватными, и казалось, что они могут подвести в любой момент, оставив беззащитным перед лицом опасности.

Время замедлилось, каждое мгновение тянулось бесконечно долго, и страх, словно плотная пелена, окутывал сознание, не давая вырваться наружу. Всё вокруг потеряло привычные очертания, и мир превратился в чуждый и враждебный.

— Не стоит так волноваться, Ваше Высокопреосвященство, или, если вам будет так удобно, господин Кудияр, — улыбнулся Владимир Васильевич. — Вы же видите сами — правду говорить легко и приятно. Не надо смотреть на дверь, она откроется только после моего указания. Давайте-ка лучше с вами поговорим по душам. Мы же можем это сделать?

— Так вот почему вы так быстро отшатнулись, Ваше Величество? — через силу улыбнулся митрополит Даниил. — Вам тоже есть что скрывать? Или господин Телепнев-Оболенский вам не полностью всё рассказал?

— Есть что скрывать, не спорю. Но сейчас мы говорим о вас, господин Кудияр. Скажите, каково это жить двойной жизнью и постоянно бояться быть раскрытым?

Митрополит глубоко вздохнул, посмотрел наверх, а потом твердой походкой направился к креслу и уселся в него. С усмешкой взглянул на царя:

— А что тут такого? Живешь и только отдаешь приказания через третьи руки. Никто меня не знает, никто меня не видит, только получают приказания и выполняют их беспрекословно. За неповиновение — отсечение фаланги пальца на ноге. На первый раз. Второй раз карается смертью. Всё просто и жестко, Ваше Величество. Порядок и дисциплина должны поддерживаться всегда. И ещё — у Ночных Ножей нет тюрем, поскольку наказание за преступление происходит на месте.

— Так у вас тоже своя армия, своя полиция, свои связи?

— А мы делаем одно дело, Ваше Величество. Ведь порядок должен быть не только днём, но и ночью! Все мы ходим под Богом, все к нему придем в итоге. И все будем отвечать за свои поступки. Я думаю, что буду отвечать не меньше вашего и зачтется мне многое.

— Но как? Днем вы проповедуете Царствие Божие, а ночью руководите грабителями и убийцами! Как же так, Ваше Высокопреосвященство?

Митрополит усмехнулся:

— Можно, Ваше Величество, можно. Или вы думаете, что в войне за веру все белые, мягкие и пушистые? Нет, убийства и грабежи всегда были и всегда будут, но вот снизить их количество, а также обуздать — это под силу только тем людям, которые имеют Бога в душе. Умеют прощать и принимать людей со всеми их пороками, грязью и мерзостью, чтобы потом вести к свету!

— Высокие слова о низких делишках.

— Может быть. Однако, роль ночного царя прекрасно подойдёт вашему брату, Фёдору Васильевичу. Он добр, мягок и очень пластичен. В умелых руках он превратится в умелого руководителя. И вы сможете править вместе, Ваше Величество, — покачал головой митрополит.

— Да? Вот только захочет ли мой брат принимать в этом участие?

— Вы знаете… Римский папа тоже радеет о Боге. Тоже переживает за правильное слово и верное дело. Однако, это не помешало направить в Палестину несколько крестовых походов. А вы, Ваше Величество, если именуетесь царем, производным от цезаря, тоже причастны к римскому беспределу. И тоже причастны к походам, к войне, к смертям и грабежам. Так чем же мы с вами отличаемся? Только тем, что вы постоянно на виду, а я вынужден скрываться! — кулак митрополита ударил по столу. — Во всём остальном мы с вами идентичны! Так же будет походить на вас и Фёдор Васильевич, когда…

Неожиданно один из портретов шелохнулся и отошел в сторону. В небольшой нише, которую удачно скрывал Василий Второй по прозвищу Тёмный, стоял бледный брат царя, Фёдор Васильевич. Его ноздри раздувались, кулаки были сжаты так, что костяшки грозили прорвать кожу.

— Не бывать этому! — проговорил он срывающимся голосом. — Никогда не бывать!

— Фёдор Васильевич? — обомлел митрополит. — Но как же…

— Я всё слышал. Я никогда не стану таким, как вы! Никогда, слышите? — выкрикнул Фёдор Васильевич и выпрыгнул из ниши.

Он кинулся к митрополиту, занеся кулак. Первый удар пришелся в пергаментную кожу скулы:

— Я верил вам! Я всегда вам верил! Вы учили меня вере в Бога! Вы учили меня прощать! Вы учили, а на самом деле, вы… Вы! Я вас ненавижу!

От ударов митрополит упал на пол. Фёдор Васильевич начал пинать упавшее тело, продолжая выкрикивать бессвязные слова. Владимир Васильевич с усмешкой наблюдал за братом. Наблюдал за тем, как его тихоня-родственник превратился в сумасшедшего зверя.

Похоже, запах крови вскружил голову Фёдора Васильевича. Он продолжал бить, невзирая на то, что митрополит уже перестал вздрагивать от ударов, перестал закрывать голову руками, а из-под его головы начала растекаться большая неторопливая лужа крови.

В своих криках царский сын пытался выплеснуть всё разочарование, всю боль от предательства человека, которому он так верил. Всё, что он хотел и о чём мечтал, превратилось в красивую обертку комка грязи, в котором шевелились кладбищенские черви. Оболочка пала и теперь пред ним предстала картина смерти и страданий. В будущем его ожидали вовсе не отпущение грехов и благословение, а приказы убивать и грабить…

Владимир Васильевич не вмешивался. Он терпеливо ждал. В один из моментов Фёдор Васильевич остановился, тяжело дыша. Упал на колени возле бездвижного тела митрополита и закрыл голову руками.