Рыжеволосая девушка

— Это Ханна, о которой я вам говорил, — сказал Франс с какой-то хрипотцой в голосе, как будто ему было не по себе. — Ханна, вот двое наших парней — Эдди и Ян.

Эдди и Ян поздоровались со мной за руку. Им было на вид лет по тридцать — тридцать пять, как и тем рабочим, с которыми я познакомилась раньше. Приветливо улыбнувшись мне и кивнув головой, оба снова уселись на диван и стали наблюдать за мною. Вероятно, они не привыкли видеть у себя девушку. Однако меня не смущали их взгляды. Один из них ногой пододвинул мне камышовое кресло с сильно потертыми подушками. Я села и посмотрела на Франса; я видела, что он хочет еще что-то сказать мне. Он снял пиджак и сел на стул у стола.

— Гм, да, — проговорил он, как бы догадываясь, что я жду от него объяснений. — Вот здесь мы и обитаем. Ты слышала когда-нибудь о художнике Филипе Моонене?

Я сказала, что слышала. Имя Моонена было очень хорошо известно в Гарлеме. Я знала также, что он пользуется известностью и за пределами Гарлема. Перед войной я часто видела в Амстердаме афиши, возвещавшие об открытии выставки произведений этого художника.

— Это его дом, — сказал Франс. — Сам он живет наверху. А нижнюю часть дома уступил нам. Он молодчина.

Отворилась дверь, и в комнату вошел рабочий, которого звали Йохан. Он увидел меня и кивнул. Ян свернул сигарету и протянул ее мне «в почти готовом виде», как он сказал: оставалось только лизнуть бумажку и склеить. Йохан зажег и поднес мне спичку. Их предупредительность была мне приятна.

— Вы наладили свет наверху? — спросил Франс. По его голосу чувствовалось, что он рад хоть на минуту переключить свое внимание на более мелкие заботы. Йохан кивнул. Воцарилось молчание. Слышно было, как тикает будильник на черном безобразном комоде в углу комнаты.

— Кто тут начальник? — спросила я. — И что это за организация?

Франс отважился наконец снова поглядеть мне прямо в глаза:

— Мы — организация Совета Сопротивления, — ответил он. — А начальник здесь я.

Я, собственно, так и думала. Остальные молчали и с интересом глядели на меня. Я выждала несколько секунд и спросила:

— А какая работа ждет меня?

Франс обвел глазами нас всех, но, прежде чем он успел мне ответить, открылась дверь и в комнату вошел Рулант. Только тут я наконец хорошенько рассмотрела его. При свете лампы он понравился мне не меньше, чем в лесу, где он оказался моим «спасителем». Это был широкоплечий блондин в рубашке с закатанными рукавами и расстегнутым воротом, открывавшим могучую шею. На широком лице блондина — серо-голубые глаза и крупные, слегка выпяченные губы.

— Твой велосипед в сарае, — сказал он мне так, будто знал меня чуть ли не целый год. Я кинула ему благодарный взгляд. Тогда Рулант перевел глаза на других, в уголках его рта появились сердитые складки.

— Ребята, — проговорил он наконец, глубоко засовывая обе руки в карманы брюк. — Очень жаль, но я должен кое-что сказать о нашем начальнике; иначе я не могу…

Слово «начальник» он произнес с легким ударением, чуть резче, чем другие слова. Франс быстро повернулся к нему лицом. Я видела, что Йохан улыбается. Остальные с удивлением уставились на Руланта.

— Рулант! — воскликнул Франс, ударяя ладонью по столу. Этим окриком и жестом он явно хотел предостеречь Руланта.

— Очень жаль, — снова начал Рулант. — Но товарищи должны знать это, Франс. С твоей стороны это нечестно…

Рулант повернулся в сторону Эдди и Яна.

— Франс до смерти напугал в лесу нашего нового товарища. Как в свое время напугал Тинку. Что он говорил Ханне, я не знаю. Может быть, назвал себя гестаповцем, может, заявил, что в поместье кругом одни немцы, а может быть, и еще что-нибудь придумал. Во всяком случае, Ханна решила уносить ноги. К счастью, мы повстречали ее; теперь все в порядке.

Франс, сидевший за столом напротив Руланта, поднялся со стула, и теперь оба — он и Рулант — стояли у стола друг против друга. Добродушное, немного самодовольное лицо Франса потемнело.

— Ты опять за свое? — угрюмо сказал он. — Так-то ты укрепляешь авторитет начальника?

Я видела, как Эдди и Ян с напряженным интересом смотрят то на Франса, то на Руланта. Йохан, усевшийся было в углу, снова поднялся на ноги.

— Да, — сказал он. — Да, так. Мы не затрагиваем авторитета начальника, поскольку он является начальником. Но существует также и взаимное товарищеское доверие, которого никто не должен подрывать. Рулант прав, не к чему затыкать ему глотку. Хорошо, что это сказано теперь, когда тут присутствует Ханна. С этим надо раз и навсегда покончить. Ханна — член нашей организации, и ты, Франс, поступил с ней не по-товарищески. В том-то и дело, что это касается нас всех. Ты обещал прекратить свои фокусы. Что Ханна о нас подумает?

Рука Франса, лежавшая на столе, сжалась в кулак. Затем он рассмеялся с деланной небрежностью, и я поняла, что он сознает свою вину.

— Господь с вами! — сказал он. — Ну чего вы скандалите по пустякам? Что из того, если я немного и переборщил? Ведь все в порядке. Ханна давно уже оправилась от испуга. Не правда ли, Ханна?

Я поборола смущение, которое сначала овладело мной, и торопливо сказала:

— Давайте забудем об этом… На Франса я не обижена… Я понимаю, почему все это случилось… Стыдно только, что я так легко поддалась. Мне следовало быть гораздо рассудительнее.

Рулант уставился на меня своими серыми глазами и сказал:

— Я рад, что ты все так воспринимаешь. У тебя хорошая закваска.

Франс также посмотрел на меня; в его взгляде я увидела откровенную благодарность и дружелюбие.

— Ханна предлагает забыть обо всем, — сказал он. — Ну что ж, молодчина девушка. Итак, забудем…

У него изменился голос, в нем звучало теперь смирение, чего я уж никак от него не ожидала; и наконец он смущенно рассмеялся:

— Да, порой на меня находит дурь… Приношу тебе свои извинения, Ханна, — с трудом добавил он, как будто эта фраза встала ему поперек горла. — Я проникся доверием к тебе с самого начала, слышишь? Поверь и ты мне.

— О’кэй, — сказала я.

Мне показалось, что сидевшие на диване Эдди и Ян облегченно вздохнули. Кажущееся спокойствие Руланта также утратило свою напряженность. Он подошел к столу, сел напротив Франса и пододвинул к себе жестянку с табаком. Йохан, довольный оборотом событий, посмеивался в своем углу. Я слышала, как он открыл дверцу шкафа, услышала легкий стук стеклянной посуды. Затем Йохан подошел к столу и поставил несколько бутылок пива.

Мы выпили водянистого, жидкого пива военного времени. Оно по-настоящему освежило меня. Было всего лишь три стакана. Никогда еще не сидела я одна среди пятерых мужчин и не пила пива с ними из одного стакана. Это было и ново для меня и в то же время казалось вполне естественным и помогло мне быстро преодолеть робость, которая всегда сказывалась в моих словах, в моем поведении. Товарищи мои, я видела, с каждой минутой все больше свыкались со мной, как и я с ними.

Франс сам прошел со мной часть пути по темной ночной дороге, провожая меня в город. Ему, видно, очень хотелось загладить свою глупую выходку, и он старался держаться со мной непринужденно, по-товарищески. Он надавал мне массу добрых советов, предупреждал меня о каждом камешке, на который могло наскочить колесо моего велосипеда; он целых три раза спросил меня, приду ли я еще как-нибудь учиться стрелять, и я со смехом торжественно заверила его, что я в самом деле больше ничем не дам себя запугать. Только когда мы приблизились к городу, Франс решил повернуть обратно. Он стоял, опершись рукой о руль моего велосипеда.