Рыжик-4

И вдруг что-то изменилось. Холодной темной угрозой сгустился воздух. Звуки лесной жизни, обычные и домашние, взвились и заметались в панике между стволами. Треском закачавшихся стволов, гулом и тревожным шелестом крон отозвались деревья. Лес словно отшатнулся, окружил Люду, прильнул к ней, ища защиты, заставляя саму в безотчётном страхе шарахнуться назад, прижимаясь спиной к шершавой бугристой стене.

Только ощутив лопатками надёжную, как скала опору дерева-великана, Люда огляделась и... обмерла. Потому что сквозь тающий на глазах образ ЕЁ леса проступил лес другой - черный и пустой, - будто прямиком из страшной сказки. В нём не трепетала листва, не возносились к небу стволы, не кипела хлопотливая жизнь обитателей зелёного царства. В нём вообще не было жизни! Только существование - на год, на два, на десяток лет, вырывая друг у друга крохи пищи, стремясь выжить любой ценой, чтобы всё равно погибнуть в огне или под топором. Мрачная насмешка над той тысячелетней жизнью, которую только и следует жизнью называть. И эта тьма, неудержимо накатываясь, шаг за шагом "пожирала" лес.

ЕЁ ЛЕС! ЕЁ ДОМ! ЕЁ ЖИЗНЬ!

Не осознавая, что делает, на одном душевном порыве, Люда вскинула руки и в нагло прущую тёмную жуть ударили алые сполохи ЕЁ силы.

Чёрная волна откачнулась, словно не решаясь двигаться дальше, и Людыны губы растянулись в хищной мстительной улыбке. На мгновение показалось - никакая угроза не сдвинет её с этого рубежа. Но сейчас же Люда почувствовала, что с каждой секундой противостояния силы её иссякают, вытекая, словно из дырявой бочки.

– Врррёшь, не пущу!
– взъярилась она, отдавая всё без остатка.

– Уходи!
– шорохом листьев дохнуло вдруг из-за спины.

– Не могу!
– сквозь зубы процедила Люда, вкладывая в это короткое слово всё отчаяние перед неизбежным концом.

– Теперь можешь...
– скрипом ветвей ответило Дерево и заступило Люду, словно втягивая её в свои древесные недра.

И последнее, что Люда увидела, была вспухшая мглистой волной тьма и одинокое Дерево на её пути...

– Люськин! Люсечка! Люсюньчик!
– громко и навзрыд причитал чей-то знакомый женский голос.
– Люсенька, не умирай! Господи, и чего я сюда попёрлась!.. И оно мне было надо!..

– Надо искусственное дыхание сделать!
– перебил другой голос - хоть и мужской, но с такими же истеричными нотками.

– Дыхание?! Щассс!

Неожиданно Люда почувствовала, что ей заткнули рот и со всей дури туда дунули, от чего легкие забило окончательно. Люда испуганно попыталась вытолкнуть это всё обратно и задёргалась, кашляя и вырываясь из рук, которые прижимали её к земле.

– Кха! Кхы! Уйкхы-фу!.. Вы что сдурели?!!

Её отпустили, и секунду было тихо. А потом громовое безудержное "УРРРА!!!" потрясло лес. Люда наконец открыла глаза и увидела, как Юлька повисла на шее у Олежки и от избытка чувств пытается того удавить. Олежка вымученно, но счастливо улыбался. Наконец, они расцепились и бросились обратно к Люде, которая успела уже подняться на карачки и пыталась сесть. Подхватив за руки, её подняли и утвердили на ногах. Ноги держали сносно, хотя и слегка подкашивались.

– Люсюньчик, ну как ты?
– заботливо льнула к ней с одного боку Юлечка, и не слушая, тут же укоряла: - Ну, что же ты!.. Ну, разве так можно!..

С другой стороны бубнил своё Олежка, тоже пытаясь скрыть за болтовнёй нервное потрясение:

– Ты издеваешься - второй раз при мне в обморок падать! Тебе, Рыжая, лечиться надо...

И в это время сверху, чуть не у них над головами, раздался треск, затем - обвально нарастающий шелест, и что-то большое и тяжёлое с грохотом повалилось рядом. Все трое испуганно вжали головы в плечи, хотя смысла в этом движении не было никакого - если бы упавшая ветвь, величиной с хорошее дерево, свалилась на них, то не спасли бы даже каски.

– Нифига себе прико...
– начал Олежка, но тут в вышине снова начало подозрительно потрескивать и он, недолго думая, подхватил Люду под руку: - Валим отсюда!!!

Когда они отбежали на безопасное расстояние, с шумом упала вторая ветвь. Дерево, простоявшее явно не одну сотню лет, разваливалось прямо у них на глазах! Просто кино какое-то... Может и кино, но, глядя на него, у Люды внутри всё закрутилось болючей жалостью, будто от неё самой отрывались и падали эти ветви, не в силах больше бороться с тяжестью. Словно перед нею тонул корабль, с которого их сняла последняя лодка. Словно только для неё столько лет держалось на краю пропасти это огромное дерево, и вот теперь, отпустив её, потеряв смысл своего существования, могло наконец упасть. Будто это её родной дом рушился сейчас, погибая на краю пропасти...

Начала трещать и клониться еще одна ветвь. Олежка замер, ожидая бесплатного представления. Юлька тоже открыла в предвкушении рот, в то же время опасливо поглядывая на подругу. И Люда не выдержала. Резко развернувшись, она побрела прочь, куда угодно, лишь бы не слышать скребущего по нервам звука разрушения.

– Люсь! Люськин, куда ты? Подожди!
– нагнало её сзади.
– Рыжая, ты чего?!

– Ни...чего...
– буркнула Люда, едва сдерживая спазмы-рыдания.

Сзади затрещало так, словно разваливался уже сам ствол, а звук падения ушёл куда-то вниз, замирая на склоне гряды шорохом оползающих остатков. Люда вздрогнула и, не оглядываясь, рванула в лес, едва успевая смотреть под ноги. Зацепилась раз, выровнялась, опять споткнулась. Едва успела убрать глаза от больно хлестнувшей по лицу ветки, не глядя, бросилась вперёд. Под ступнями громко хрустнуло, ноги переплелись с подскочившим от давления сушняком. Потеряв таки равновесие, Люда с размаху врезалась подставленными локтями в землю. И тогда, уже не в силах сдерживать себя, разрыдалась.

Она ревела как маленькая - долго, с чувством, взахлёб, сама себе удивляясь. Плакала, пока не стало легче, пока жгучая боль не вышла вся со слезами. Только тогда, наконец затихнув, Люда решилась подняться. Едва она завозилась, её тут же подхватили под руки.

– Не-не, не надо, я сама...
– начала она, неловко пытаясь плечом стереть с лица слёзы (остальные части рук для этого уже не годились), но не сдержалась и еще раз судорожно вздохнула: - Ы-ых...
– А на лицах у Юльки с Олежкой проявилась непередаваемая смесь облегчения с тем, что нормальные люди показывают, крутя пальцем у виска...
– Ладно... пошли, что ли...

Миклуха молчала до самого дома. Очень нехорошо молчала, безжизненно. Так мог бы молчать альпинист, не удержавший товарища над пропастью. Или вынесший раненого друга боец, которому сообщили, что друг всё равно умер. Люда не вмешивалась. Её бы саму кто утешил... Даже Олежка и тот, скоропостижно чмокнув Юлечку, быстренько смылся перед общагой. Хотя это было нормальным - если Юлька еще как-то видела смысл в происходящем, то дружок её наверняка терялся в непонятка, мысленно примеряя к Люде смирительную рубашку.

"...а то еще курвиметр оторвёт", - со вздохом проводила его взглядом Люда.

"Лю!
– неожиданно отозвалась Миклуха и робко добавила: - Мама..."

От этого "мама" у Люды внутри всё словно перевернулось, потому ответить она смогла не сразу:

"Да, солнышко?"

"Ты меня любишь?"

Если бы Людына душа не была вверх тормашками от предыдущих слов, то перевернулась бы снова.

"Люблю... Куда ж я денусь?!" - попыталась она отшутиться, но малАя тона не приняла.

"Ты меня не оставишь?" - очень серьёзно спросила она, но за этой отстранённой серьёзностью, как тень за занавеской стояла ТАКАЯ надежда, что Люда поспешила успокоить:

"Нет, что ты! И не подумаю..."

"А... еще другую - меня?.." - продолжила добиваться Миклуха, но замолчала, словно у неё не хватало слов.

"К-какую "другую" тебя?" - мозг при попытке объять непонятное оцепенел, дожидаясь прихода смысла. Но тот не торопился.

"Ну-у-у... меня... и еще - меня... ту, которая в лесу... где дерево... дуб..."

Попытка внутреннего голоса съехидствовать по поводу личного детского сада была перехвачена на взлёте и резко затолчена вглубь, не исключено, что в спинной мозг. Шутить над ТАКИМИ чувствами Люда была не способна.