Рыжий кот в темной комнате

Немного придя в себя, Надежда пристально взглянула на Соню.

Конечно, она пообещала не приставать к ней с расспросами, однако это было сильнее ее.

– А ты знаешь, – проговорила она, поставив чашку, – ты знаешь, что Вадим, Верин муж, погиб?

– Знаю… – Девушка опустила глаза и принялась пальцем рисовать на столе какие-то узоры. Вдруг она вскинула глаза на Надежду и выпалила срывающимся, дрожащим голосом: – Конечно, знаю! И понимаю, что это не несчастный случай!

– Разумеется, – подтвердила Надежда. – Если бы ты не позвонила, не сказала, что он приходил, Вадим был бы жив…

Надежда поняла, что сказала лишнее, но Соня не спросила ее, откуда Надежда знает про этот звонок.

– Я знаю! – повторила она, и лицо ее скривилось от внутренней боли. – Но что я могла сделать? Если бы он пришел… конечно, он понял бы, что я вовсе не Вера, и тогда… – Она замолчала, глядя прямо перед собой широко распахнутыми глазами, потом добавила тихим, измученным голосом: – Я боюсь… я очень боюсь, и вовсе не за себя… – Она снова замолчала, закрыв лицо руками, а потом едва слышно проговорила: – Зачем он пришел? Он сам виноват… кто его тянул сюда?

Надежда устыдилась: она обещала не приставать к Соне с расспросами – и тут же нарушила это обещание. Она видела, как девушка мучается, какую боль причиняют ей эти расспросы, но не могла оставить ее в покое. И задала еще один вопрос, может быть, самый мучительный:

– Ты знаешь, что случилось с Верой?

Соня дернулась, как будто ее ударили. Она уставилась на Надежду со страхом. Видно было, что она боится этого вопроса, точнее, боится услышать ответ на него.

– Нет, – прошептала она наконец. – Они мне не сказали… они мне ничего не сказали…

Надежда поняла, что девушка говорит ей правду – и не совсем правду.

Она действительно не знала, что случилось с Верой, но в душу ей закрадывались самые страшные подозрения.

– Они убили ее, – проговорила Надежда безжалостно.

– Я подозревала… – прошептала Соня и тут же подозрительно взглянула на Надежду: – А откуда вы это знаете? И если вы это знали, почему…

Соня не закончила фразу, но Надежда поняла, что она хотела сказать: «Если вы знали об убийстве, почему ничего не сделали? Почему никому о нем не сказали?»

Теперь настал ее черед оправдываться.

– Я не видела убийство своими глазами. Но я все слышала. Какие-то сомнения у меня оставались, а потом… потом появилась ты, и я подумала, что ты – это она, что мне все послышалось, померещилось, что я все неправильно поняла… но потом начали накапливаться разные нестыковки, несовпадения, и я постепенно убедилась, что ты – это не она…

Соня вцепилась в стол, как будто боялась упасть, и выкрикнула:

– Я больше ничего не могу сказать! Ничего! Не требуйте от меня невозможного! Не мучайте меня!

– Тихо-тихо, – Надежда пошла на попятную, – не кричи, кота вон нервируешь… Успокойся…

Соня вскочила на ноги, и кот, устроившийся подремать, стек с ее колен, как варенье из таза.

– Отстаньте от меня! Вы ничего не понимаете! – Соня топнула ногой и вихрем вылетела из кухни.

– Куда ты? – слабо возразила Надежда. – Постой…

Ответом ей был звук хлопнувшей двери.

– Вот так вот… – сказала она коту, который делал безуспешные попытки собрать лапы в кучку и подняться с пола, – э, да ты совсем раскис…

Бейсик смотрел грустно.

– Можно мне сегодня пораньше уйти? – спросила Соня у Луция Ферапонтовича.

– У вас, деточка, кто-то болен? – Старик поднял голову от старинного манускрипта.

«Да, мама», – хотела ответить она, но вспомнила, что у Веры Мельниковой, под чьим именем она работает в музее, мать умерла. И больше никаких родственников у нее здесь нет.

– Нет, с чего вы взяли? – не слишком вежливо спросила она в ответ.

– У вас вид печальный и озабоченный, – улыбнулся старик, – так бывает, когда у близкого человека большие неприятности. Знаете, с одной стороны, все время перебираете в уме варианты помощи, а с другой – понимаете, что помочь в общем-то мало чем можно.

«Как верно!» – невольно подумала она, вспомнив свою мать, сидящую сейчас в инвалидном кресле с отрешенным выражением лица.

– Нет, у меня никто не болен, – сказала она и сама уловила фальшь в своем голосе, – единственный близкий мне человек – отец, но он, слава Богу, здоров…

Луций Ферапонтович низко наклонил голову. Однако нужно со стариком быть осторожнее, он очень проницателен! И все время торчит в музее, ей никак не выкроить несколько минут, чтобы сфотографировать картину.

Объект она уже нашла – та небольшая картина, на которой изображены жуткие чудовища. Однако не худо бы выяснить, что это за картина и почему ею интересуется тот человек.

Сегодня она не пойдет в больницу, ей нужно в другое место.

Соня вошла в газетный зал библиотеки.

В зале царила особая благоговейная тишина, какая бывает только в библиотеках и музеях. Эту тишину изредка нарушало только негромкое шуршание старинных, высохших от времени листов. Впрочем, подлинные старинные газеты выдавали только по особому разрешению наиболее доверенным и авторитетным читателям, остальные просматривали на экранах компьютеров отсканированные страницы.

Соня подошла к пожилой даме, восседавшей в центре зала за конторкой. Дама была одета и причесана по моде пятидесятых годов прошлого века – строгий темно-синий костюм, белая блузка с отложным воротником, седые волосы закручены в аккуратный узел. Вспоминались персонажи старых советских черно-белых фильмов – «Сельская учительница», «Первоклассница» и тому подобных.

С некоторой робостью Соня подошла к даме и сказала, что хочет просмотреть номера «Санкт-Петербургских ведомостей» за первые годы двадцатого века.

Ей казалось, что она говорит очень тихо, но библиотечная дама взглянула на нее строго, поднесла палец к губам и едва слышно, одними губами произнесла:

– Соблюдайте тишину, девушка! Вы не на дискотеке!

Соня шепотом извинилась. Библиотекарша смягчилась и почти беззвучно разрешила ей:

– Садитесь за стол номер четырнадцать…

Соня прошла к указанному столу, включила монитор, разложила перед собой листы для записей. При этом она зашуршала бумагой, и на нее недовольно покосился сосед, интеллигентный старичок.