Рыжий: спасти СССР 2

Ребячество… Вот только всегда болезненно приходить к тем выводам, что в мире существует крайне много негатива и тех людей, которые признаются неприкасаемыми, и которых нельзя, даже если ты знаешь, что он последняя паскуда, схватить за жабры.

Чубайсов в прошлой жизни был презираемым мной гадом, я имел доказательства его преступлений, воровства, лжи и предательства, даже косвенные, но весьма существенные доказательства, что он имел отношение к иностранным разведкам… И что в итоге? Я вижу рыжую морду, прогуливающуюся в Ницце, а его такого радостного показывают все новостные телеканалы… Вот у меня и инфаркт, и я здесь, в теле своего врага.

Вопрос только: почему я неприкасаемый? Потому что существует экономический кружок и я в нем главный?

— Пошли поедим! — сказал я, по-дружески хлопнул следователя по плечу. — Блатных закусок не имею. Всё по пельменям, по пельменям. Видишь, лейтенант, я уже стихи сочиняю!

Матюшенко улыбнулся.

— Ну пошли. Попробую рассмотреть в тебе человека, — ответил следователь, проследовав со мной в общежитие.

Мы говорили ни о чём. Так, о наших хоккеистах, в целом о советском спорте. Ставили прогнозы как сборная СССР выступит на олимпиаде через три года и насколько золотых медалей будет опережать всех остальные сборные. Поговорили мы и о восточных единоборствах, которые вроде бы собираются разрешать.

Матюшенко был боксёром, даже выполнил кандидата в мастера спорта. А у таких спортсменов зачастую крайне негативное отношение ко всем этим, по их мнению, «танцам с дрыгающимися ногами».

— Пойду я! — ударив себя по коленям, резко поднялся мой гость. — Ты это, извини, если что. У меня крайне болезненное отношение к справедливости. Наверное, пора мне немного черстветь. Вижу, что такие, как я или с ума сходят, или становятся, как все… скотом.

— И у меня есть крайне болезненное отношение, когда кто-то не прав, но ты это знаешь наверняка. И все равно не можешь этого гада макнуть головой в дерьмо. Хочется кричать порой, но что поделать. Мир не справедлив! — сказал я, а Матюшенко прямо замер, будто поражённый молнией.

Он развернулся, посмотрел на меня взглядом, как будто только первый раз увидел, нахмурил брови.

— Слова твои… как будто у меня с языка снял… — взгляд следователя приобрёл всё больше подозрительности.

— Ты что, во мне хочешь экстрасенса увидеть, волшебника-предсказателя? — улыбнулся я. — Или считаешь, что ты один такой борец за всё хорошее против всего плохого? Поверь, ты в этом не одинок. И, кстати, насчёт того, что кроме бокса нет ничего эффективного в драке, ты не прав. Приходи завтра в семь вечера в спортивный зал в моём училище, потренируемся вместе.

Матюшенко задумался.

— А я приду, — сказал он и направился к двери.

Я остался сидеть за столом, откровенно ленясь пойти и вымыть посуду. Даже у любых трудоголиков случаются дни, когда они просто хотят ничего не делать. Вот и я хотел расслабиться, потому как неделя после собрания экономического кружка для меня была весьма напряжённой.

Да, у нас в кружке случился раскол. Отрадно, что большинство всё-таки осталось в том экономическом кружке, где выбрали меня председателем. Но, судя по всему, насколько я сумел это понять, у оппозиции не так, чтобы и получилось организоваться. Так, покричали, покучковались и пошли прочь.

И вот уже через два дня, на ближайших выходных, мы будем закреплять достигнутое и в неформальной обстановке, общаться для выработки общей стратегии нашего экономического кружка. До этого времени все, кто действительно интересуется работой, должны будут изучить, программу развития, которую я предоставил в письменном виде.

Опасно это было, я это понимал. Найдется тот, кто с этими листами пойдет в Комитет и еще добавит красочности на словах. Такие люди есть во все времена, на и среди любых народов.

Но понимал я и другое. Комитет слушал всё то, что звучало на собрании, что происходило в стенах общежития. Меня не вызвали на допрос. Да и вообще никак Комитет государственной безопасности себя не обозначил. Значит, либо они спускают на тормозах, либо ничего того, что резко не противоречит мнению кураторов из КГБ, я не сказал.

— Анатолий Аркадьевич, к вам можно? — елейным голоском проворковала Света, уже находясь в моем блоке.

Я улыбнулся, но не от того, что был рад видеть девушку, скорее, даже напротив, я не рад ее приходу. Однако настойчивость и упорство Светы заслуживали уважения. И она не из тех, которые липнут после того, как их пошлёшь на хрен. У девчонки есть самоуважение. Так что теперь, после того, как она всё-таки была послана, когда показала свою обиду, вызвав у меня приступ жалости, девчонка отыгрывает роль моего искреннего друга. Не нытьем, так катаньем, но чаще иных находится рядом.

— А я борща наварила. Самой никак не одолеть, — протаптывала дорожку к моему сердцу через желудок Светлана. — А еще давайте я у вас пол помою и посуду!

— Я так, Света, уточнить… У нас с тобой никаких отношений быть не может, только если дружеские, и то в определённой мере, — я сделал паузу, посмотрел, насколько девушка спокойно принимала мои слова, продолжил: — Ну, если мы оба понимаем ситуацию, то я даже после пельменей не откажусь от борща. Жидкого и горячего не ел уже… давно уже не ел.

Света расстаралась. Правда, борщ был из куриных горлышек, не на настоящей кости, или на говядине. Ну, а что ещё в магазине может найти девушка, у которой стипендия тридцать три рубля? А в остальном суп был даже очень приятен на вкус. Не скажу, что сильно хуже того, что варит моя нынешняя мама.

Родители… Они такие. Вначале вспылят, укажут своему отпрыску путь истинный, часто в грубой форме. А потом сидят и горюют, как там их кровиночка поживает без указующего родительского перста. И не важно, что «кровиночке» может быть и двадцать, тридцать, да хоть бы и сорок лет.

Мама была у меня вчера. И как я её не прошу, чтобы она не приезжала, женщина всё равно ведётся за порывами своего сердца. И ведь не откажешь ей в этом!

— А теперь гитара и две песни за борщ! — безапелляционно произнесла девчонка.

— Об оплате за еду нужно предупреждать заранее! — усмехаясь, сказал я. — И давай уже, зови девчонок, которые столпились в соседнем блоке, чтобы дать тебе побыть наедине со мной. Не делай так больше. Подумают невесть чего.

— А пусть бы и думали, дуры! — сказала в сердцах Светлана.

— А вот конфликтов в общежитии чтобы не было! — строго, менторским тоном произнёс я.

Я взял гитару. У самого душа требовала выплеска эмоций. Уже столпились девчонки, ожидая очередной песни, желательно не незнакомой. Разбаловал я своим творчеством женскую часть нашего общежития.

— Ты неси меня, река, за крутые берега… — затянул я песню группы «Любэ».

* * *

Заведующий отделом науки и учебных заведений Ленинградской области обкома Ходырев Владимир Яковлевич смотрел на бумаги, которые ему несколько часов назад дали почитать. И он откровенно не знал, что с этим делать. По-хорошему, ну или по-плохому, эти бумаги нужно было отнести в Комитет государственной безопасности, чтобы там изучили, не являются ли они подрывающими советскую систему.