Рыжий: спасти СССР

Завуч трижды постучала, но, не дожидаясь ответа, сама по-хозяйски распахнула массивную коричневую дверь, первой переступая через порог.

— Семён Михайлович, я вот вам работника привела, — сказала завуч и спешно покинула кабинет, оставляя меня один на один с седовласым мужчиной.

Директор был пожилым, если не сказать, что старым. Самым ярким, что бросалось в глаза, были его «будённовские» усы. И планки наград, к которым даже хотелось присмотреться. Явный фронтовик, причём воевавший уже не мальчиком, но мужем. Может быть, даже офицер. Рядом с обшарпанным столом, накрытым прозрачным стеклом, стояла побитая трость, которая нужна была ему явно не для форсу.

— Кто таков? — нехотя, с раздражением в голосе, как будто я прервал его телефонный разговор с товарищем Брежневым, спрашивал директор.

— Чубайсов Анатолий Аркадьевич, выпускник инженерно-экономического института. Вот, буду по распределению работать у вас, — сказал я, стараясь быть максимально приветливым.

— Двоечник, что ли? — спросил Семён Михайлович.

— Нет, красный диплом, — спокойно отвечал я.

Вот тут впервые и проявился интерес директора к моей персоне. Он снял очки, протёр их полотенцем, лежащим рядом на тумбочке, и только потом, вновь вооружив зрение оптикой, пристально посмотрел на меня.

— И на кой ляд ты мне здесь сдался? — спросил директор.

— По распределению обкома партии и управления направлен на усиление профессионально-технического образования, — отрапортовал я.

— Ты же из этих… блатников? — с явным раздражением спрашивал директор.

— Я убеждённый комсомолец. Оставляли в институте штаны протирать –я решил, что это не для меня, — сказал я.

— А тут, стало быть, штаны протирать не будешь… А может, у тебя какие иные планы? Пришел посмотреть?.. — с прищуром спрашивал фронтовик, как будто увидел во мне вражеского шпиона.

— Нет, — с усмешкой отвечал я.

— Ну, познакомились — и будет, ступай! Раньше конца июня не жду, — сказал Семён Михайлович и бросил мимолетный взгляд в сторону. — У меня ещё много дел.

Понял я, какие именно дела он имеет в виду. Чуть в стороне, за откидным календарём, стояла маленькая шахматная доска с расставленными фигурами. Я сильно отвлекал директора от разбора шахматной партии. Но это наблюдение — мне в копилку. Так-то в прошлой жизни я неплохо играл в шахматы. Да и профессия у меня была такая, что нужно постоянно поддерживать в работоспособном состоянии свою голову. А лучше книг и шахмат ничто не развивает мышление.

Из кабинета я вышел, а уходить из ПТУ так быстро не хотел. Потому прошёлся по этажам, заглянул даже в две аудитории, послушал ругань возле одной двери, так и не поняв, кто больше матерился: учащиеся или всё-таки их преподаватель. А ещё я чуть ли не покурил. Мой реципиент-то увлекался этим пагубным делом. А я вот на склоне прошлой жизни бросил из-за сердца курить, так психологически сейчас и не тянет. Зачем начинать? Хотя общество такое, что пристраститься к никотину может любой, даже не курящий. Куда ни зайдёшь, отовсюду пахнет дымом.

После я ещё вышел во двор. Между двумя зданиями, которые открываются прохожему человеку, во дворе, находились сразу две мастерских, где осваивались профессии на практике. И снова грязь, окурки, блуждающие по двору неприкаянные учащиеся, курящие и харкающие на изрядно потрескавшийся асфальт.

Первоначальной цели на сегодня я достиг. Познакомился с руководством, смог, пусть и поверхностно, понять ту степень расхлябанности и неорганизованности, которая здесь царит.

И вот что я могу сказать. Я рад подобному положению дел. Чем больше было бесхозяйственности до моего прихода, тем лучше будет виден результат моей деятельности.

* * *

— Кто тебе сказал, ну кто тебе сказал, что тебя я не люблю? — надрывался вокально-инструментальный оркестр ресторана.

— Святое дело — отпраздновать окончание института и пригласить в ресторан своих преподавателей! — сказал мой отец, когда я размышлял над тем, стоит ли мне идти на это мероприятие.

А почему бы и нет? Ведь, по сути, самый сложный период своего становления в новом времени я уже прошёл. Во время пьянки-гулянки вряд ли кто-то будет всерьёз интересоваться моими знаниями о прошлом.

А вот то, что связи с одногруппниками надо всё-таки поддерживать, очевидно. Многие студенты в инженерно-экономическом институте являются представителями Ленинградской элиты. И с этим мириться нужно, искать свои резоны в знакомствах. Если бы я стал самым жёстким антагонистом всех советских элит, то наиболее вероятным окончанием моей бурной деятельности было бы лечение в психиатрической больнице.

Да и невозможно что-либо изменять, не прочувствовав всю пагубность негативных явлений. Блат сейчас дороже денег. Деньги-то у людей чаще всего есть, купить бы то, что хочется или что нужно. Советскому Союзу нужны товары!

— Отчего такой солнечный мальчик не танцует? — мои размышления прервала Лида, подсевшая на стул рядом. — Что пьёшь? Хочешь Наполеона?

— Я не Жозефина де Богарне, чтобы Наполеона хотеть, — отшутился, будто отбрыкнулся я от девушки.

Но шутка, на удивление, зашла.

Из прошлой жизни я знаю, что, если женщина смеётся даже с глупых шуток мужчины, значит, он ей приглянулся. Вероятнее всего, у Лиды сработал рефлекс хищницы, собственницы. Когда я перестал за ней бегать, теряться в присутствии девушки, когда появилась Таня, то оказался вдруг нужен. Но такой геморрой не нужен мне.

— Как поживает Матвей? — задал я провокационный вопрос.

— Своей жизнью. А у вас с Танькой уже любовь? — хмельным голоском спрашивала Лида. — У вас было?

Джентльмены на такие вопросы не отвечают. Ещё не хватало, чтобы я вот так пошло хвастался собственными успехами и порочил имя Танюхи…

— Один раз в год сады цветут, — на разрыв голосовых связок пел уже изрядно пьяный солист ансамбля.

— Потанцуем? — Люда прищурилась.

— Пошли! — я коротко пожал плечами, желание красивой дамы — это закон.

Выйдя в центр танцпола, или как это сейчас называется, я было подал Лиде свою левую руку, но девушка схватила меня обеими руками за шею и прижалась всем своим захмелевшим и чуть потным телом. Такую стойку в танце в моей молодости называли «комсомольской». Она отличалась от «пионерской», при которой мальчик и девочка танцевали на расстоянии вытянутых рук. Комсомольцам, мол, можно прижиматься и плотнее. По логике вещей… Членам партии доступны оргии? Чтобы только не сказануть такую плоскую шутку в голос.