Рыжий: спасти СССР

— А деньги за шубу всё же придётся отдать. Но я тебя не тороплю — ты можешь это сделать частями. Возьми на реализацию джинсы — за неделю отобьёшь долг, — Илья улыбался и старался всеми способами показать мне, что я здесь встретился со своим лучшим другом.

Ну, я знал такое выражение: «Таких друзей — за одно место и в музей!». Так что нисколько не обольщался. Был уверен, что дружбы с этим плюгавым с зализанными волосами у меня никогда не будет. Более того, плюгавого и самого не будет, если он продолжит мне угрожать.

Вот и послушаем, что скажет дальше этот «добрый друг».

— Так что все проблемы решаются, Тольчик. Давай мне списки! — на выдохе, словно это я упрашиваю Илью их взять, сказал хозяин квартиры.

— Илья… А что ты сам знаешь про эти списки? Ты пойми правильно — тут такая информация, которую я могу передавать только… Впрочем, я не могу тебе сказать, кому я должен её передавать, — сказал я, ловя злобный взгляд Ильи.

И он явно надеялся одними такими взглядами прижать меня к ногтю. Может, раньше у него это получалось?

Но чтобы бояться кого-то, нужно признать силу человека. А я не боялся, не признавал. Отступать было нельзя. Сейчас возле парадной стоит Степан. Он должен ждать знака, когда ему подходить к двери. А для этого я должен встать у окна и просто посмотреть в сторону — показать себя.

— Меня попросили очень уважаемые люди, чтобы я взял у тебя списки. А уже потом я должен эти списки передать кому следует, — продолжая играть в гляделки, сказал Илья. — Ну, чтобы мама с папой ничего не узнали.

— Нет, так дело не пойдёт! — жёстко сказал я.

С показной ленцой, словно чтобы просто размять ноги, я поднялся и подошёл к окну. Выглянул, как будто что-то увидел на улице. На самом деле — просто давал знак Степану. С этого момента события должны были понестись вскачь.

Илья что-то начал говорить, но я перебил его.

— Знаешь, есть такие вещи, которые не продаются. Ни за джинсы, ни за бельгийский шоколад. Даже за жизнь. Так что нет, так не пойдет.

Я повернулся к нему лицом. Спокойно. Не угрожающе. Просто посмотрел. Это был момент выбора — для него и для меня. На долю секунды мы оба замолчали.

— А ты не в той роли, чтобы решать, что пойдёт, а что побежит или поедет. Отцом прикрыться не получится. По всем понятиям — ты мне должен, значит, ты мне и отдашь, — жёстко сказал Илья, являя мне свой истинный облик. — Или тебе Таню совсем не жалко?

— И ты меня убьешь, если я не повинюсь?

— Пойми, Толя. Если ты первый соскочишь, то все узнают, что с Ильей так можно. Об меня будут пробовать ноги вытирать, я не смогу вести свою торговлю, — Илья навис надо мной.— Я пойду так далеко, как это будет нужно, чтобы никто не сказал, что я слабый. Надо… Убью!

— Давай без угроз! С милым и улыбчивым Ильёй мне нравится разговаривать больше. По деньгам определимся, после поговорим, а пока ты мне только скажи, для кого нужны списки. Я должен знать хотя бы имя. Иначе получится, что я отдаю тебе важный документ, представляющий людей. А может, ты на гэбэшников работаешь? — сказал я, замечая, как меняется в лице Илья.

Ведь я говорил всё по делу. А он, как я догадываюсь, и не знал толком, о каких списках идёт речь. И он понимает, что я в своём праве — могу сомневаться и переживать за будущее своё и тех людей, которые в этих списках указаны. А ещё само упоминание КГБ должно навевать особые волны страха на Илью. Это ведь бравада у него — только для своих. Фасон же держать нужно. Ну а с правоохранителями наверняка иначе запоёт, лебезить начнет.

— Ладно. Пей пока кофе, налегай на шоколад. Сейчас мне нужно сделать звонок, — сказал Илья и с задумчивым видом побрёл в коридор, где, у всех порядочных людей находился телефон.

— Хорошо! — выкрикнул я. — Я дам тебе списки. Будем договариваться!

Илья победно ухмыльнулся, развёл руками, мол, чего это я раньше кобенился, и вернулся обратно на кухню.

Как мог, так и держал паузу, пробовал узнать, кто ещё стоит за Ильёй, и кому нужны списки больше, чем фарцовщику. Точнее, ему, видимо, нужна лояльность тех, кто заинтересован в информации о молодых людях, которые будут (или уже причастны) к образованию Ленинградского экономического кружка.

Да, если бы Илья стал разговаривать по телефону, то я бы услышал, скорее всего, с кем это он там щебечет. На поверку фарцовщик оказался не таким уж и конспиратором. Да и не его это всё. Ум Ильи заточен на приобретение денег. Может быть, ещё хватает на то, чтобы руководить уж вовсе остолопами, которые у него значатся в боевиках. Но на то, чтобы играть в большие игры с реформами и развалом целой страны — на это Илья бы никогда не подписался.

Он же единоличник, индивидуалист. Для таких Родина там, где заднице мягче.

— Дмитрию Николаевичу хотели звонить? — решил я спросить на удачу.

— А? Откуда?.. Нет, я никакого Дмитрия Николаевича не знаю, — сперва чуть растерявшись, Илья тут жк пошёл в несознанку.

Вот только мои догадки подкрепились его растерянностью. Ну не может действовать экономический кружок, чтобы о нём не знал председатель парткома! Мало того, что Дмитрий Николаевич Некрашевич должен знать о его существовании, он его и курирует, а может, и вовсе является одним из, так сказать, соучредителей.

— Всё, давай списки, бери на реализацию пять пар джинсов — и уходи! Наверняка в твоей бурсе найдёшь, кому продать джинсы. Тем более, что оттуда уходит один молодой человек, который также у меня отоваривается. Куда ни посмотри — везде знакомые, — разоткровенничался Илья, явно обрадованный вполне себе мирным решением вопроса.

Уверен, что если бы мы с ним вошли в клинч — допустим, я был бы не я, а тот самый урод, тело которого я занял, — то Илье было бы не так просто справиться с Чубайсовыми. Пусть отец мой и не начальник СТО или там директор какого-то завода, но связей у него более чем достаточно — причём на самом верху. Как бы не с заведующими магазинов он знаком, и не просто шапочно. А это в советской пищевой цепочке — чуть ли не самый верх. Небожителей рангом членов ЦК в расчёт я не беру.

Сделав пару вдохов и выдохов и отринув последние сомнения, я привстал со стула и вплотную подошёл к окну. Постояв секунд десять в безмолвии, я вернулся к столу, завёл руку за спину, достал оттуда тетрадку, всунутую за пояс штанов.

— Ну и что? Не отдал бы ты эту тетрадку сейчас, мои товарищи проверили бы тебя, обязательно списки нашли бы, — Илья рассмеялся. — Ну, как маленький, право слово… Ты сильно изменился. Раньше был таким целеустремлённым, умным, всегда хитрым, изворотливым. Мне даже казалось, что ты уже и меня в чём-то обдуриваешь. Такой чувак! А сейчас… Какой-то дурацкий протест устроил, в драку лезешь. Умный человек не боится драки, но дерётся всегда либо словом, либо деньгами — либо кулаками других. Дурачков в мире хватает.