Ржев – Сталинград. Скрытый гамбит маршала Сталина
Шрифт:
Планируя будущую операцию в январе 1942 года, начальники 3-го и 4-го управлений НКВД Николай Горлинский и Павел Судоплатов докладывали Богдану Кобулову,
Этот документ, по существу, стал базовым для создания легенды операции. Но в деле фигурировали и другие обстоятельства. Если внимательно вчитаться в архивные материалы, то возникает ощущение, что Бориса Садовского чекисты регулярно подставляли в качестве приманки для антисоветски настроенных жителей столицы. Три раза арестовывали людей из его окружения, а сам он оставался на свободе. И поэтому нет ничего удивительного в том, что именно этот поэт явился реальным руководителем организации «Престол». Установки Садовского сводились к следующему: «…сейчас ждать. Быть готовым. Во всем слушаться церкви, а как только падет Советская власть под ударами немцев, выступить с категорическим принятием немецкого руководства на первое время и начать исподволь агитацию за установление монархии». [3]
Вот почему в дальнейшей деятельности монархистов в «Престоле» многое сводилось к фигуре Бориса Александровича Садовского. А он был далеко не простым человеком.
ДОКУМЕНТ ИЗ АРХИВА
Из донесения спецагента «Старый»:
«Садовской – писатель, живет с женой в подвале Красной церкви Новодевичьего монастыря, в комнате, перегороженной занавеской, за которой находится его библиотека. Садовской при советской власти не опубликовал ни одного своего произведения. Все их складывал за занавеску. Получал пенсию Союза писателей за прошлые заслуги в надежде, что он будет писать и при новой власти.
Садовской ранее получал обеды из столовой Союза писателей, которыми делился с приживалками – монашками из секты “федоровок”. Когда Садовской перестал получать обеды, монашки ушли. Садовской парализован, глубокий инвалид, передвигается на коляске». [4]
Нужно пояснить, что агент «Старый» – Алексей Алексеевич Сидоров. Бывший дворянин, сын помещика, расстрелянного в 1919 году Харьковским губчека, профессор, доктор искусствоведческих наук, беспартийный, с органами ОГПУ-НКВД сотрудничал с 1928 года, характеризовался положительно. Полностью же разработкой Садовского занималось особое подразделение, состоявшее из группы сотрудников НКВД во главе с П. Судоплатовым.
Предлагалось использовать имя Садовского и его ближайшие антисоветские связи в следующих целях:
1. Создание канала, по которому можно было бы забрасывать советскую специальную агентуру в Германию.
2. Дезинформирование гитлеровцев о положении в СССР.
3. Выяснение круга вопросов, интересующих немцев в Советском Союзе.
Сообщалось, что для решения этих задач будут использованы проверенные агенты, в том числе «Гейне» (Демьянов). [5]
Поэтому генерал Судоплатов, его подчиненные Эйтингон и Маклярский в короткое время сумели «создать» в СССР некое подполье, якобы приветствующее победу немцев и желающее помочь им. Образцы для подражания были: блестящие операции «Синдикат-2» и «Трест», проведенные ВЧК-ОГПУ в 20-е годы. Наиболее яркой фигурой среди этих «монархистов», безусловно, был поэт Садовской. В СССР он как творческий человек не был широко известен, но в Германии издавались его поэмы, в том числе и та, в которой тот восхвалял немецкую армию. Из этих лиц с помощью агентуры и была в дальнейшем создана организация, получившее звучное имя – «Престол». Сама же операция контрразведчиков 4-го управления НКВД имела оперативное наименование «Монастырь», в основном из-за места жительства ее участников.
Борис Александрович Садовской родился в 1881 году в Нижнем Новгороде в семье инспектора Удельной конторы, смотрителя казенных лесов и угодий, принадлежавших Департаменту уделов. Выйдя в отставку, его отец занял пост председателя
Нижегородской губернской архивной комиссии. Борис учился в Нижегородской гимназии, которую с трудом окончил – при всех его способностях систематические занятия ему не давались. С 1902 по 1911 год учился в Московском университете, где «…досуг для художественного труда и не дал стать ни вьючным животным, ни коптителем небес». [6]В 1909 году вышел первый стихотворный сборник Б. Садовского «Позднее утро». Именно тогда поэт взял себе литературное имя, изменив окончание фамилии на «-ой» (в сочетании с имиджем Садовского, «реакционера» и «монархиста», это придавало его священнической по происхождению фамилии дворянский колорит). Он входил в круг символистов, был дружен со многими из них: Блоком, Белым, Брюсовым, Соловьевым и др. Оказавшись в их кругу, Садовской, однако, с ними не смешивался, держался особняком. Эту его особенность видели и ценили. Блок после домашнего пятичасового общения с ним 13 ноября 1912 года записал в дневнике: «…Борис Александрович Садовской – значительный, четкий, странный и несчастный». [7]
О себе же поэт-приживал из Новодевичьего монастыря писал с нескрываемым сарказмом, постоянно помня, как он в свое время сам в бесчисленных литературных кутежах «устроил» свою жизнь инвалида, заразившись сифилисом:
«Я пережиток прошлого, и такого прошлого, которое для нынешних людей неинтересно просто потому, что непонятно. Не нужен я. Что же мне делать?
1. Готовиться к вечной жизни, к загробному блаженству. Кое-что уже сделано. Расстался я, и думаю навеки, с Венерой и Вакхом. Исполняю все, что велит Православная церковь, – конечно, по мере времени и сил.
2. Читать днем книги из своей библиотеки, а вечером слушать по радио оперы и концерты.
3. Пить, печь и веселиться (Пить чай, печь хлеб, веселиться, созерцая прошлое).
Я – уволенный в отпуск труп. Мой гроб – моя комната». (См. Крапивин В. Борис Садовской. Уволенный в отпуск труп//Кентавр. 2004. № 6).
Однако в то время, когда люди бежали из голодающего Поволжья, он попал в Москву и по воле случая до конца своих дней поселился в Новодевичьем монастыре, отдав себя православию. Видимо, любая случайность – это знак свыше. У него не было особых иллюзий. Когда до него дошли вести о вскрытии большевиками гроба Гоголя, он записал в дневнике:
«Этот факт (разрушение могилы Гоголя) безвозвратно убедил меня, что все кончено. России больше нет и никогда не будет. Я решил смириться и готовиться к смерти». Примерно в те же годы, поставив себе в задачу «преодоление Пушкина» как способ ухода от мирских соблазнов, Борис Садовской подытожил свой выбор: «Я перехожу окончательно и бесповоротно на церковную почву и ухожу от жизни. Я монах… Православный монах эпохи перед антихристом». [8]
Однако здесь же следует отметить, что Борис Садовской никак не мог бы активно помогать фашистам. Во-первых, по причине серьезной инвалидности. А во-вторых он был уже на прочной привязи у НКВД. Участвовать же в мистификации, обманывать гитлеровцев для него, как он сам о себе говорил, «трупа, находящегося в отпуске», как раз явилось делом увлекательным и полезным для существования. Возможно, что это было последним неординарным поступком в его жизни. И он без особых колебаний согласился с требованиями и указаниями советских контрразведчиков.
В январе 1941 года на имя этого «монаха-отшельника» неожиданно пришло поздравление с сорокалетием творческой деятельности от Корнея Чуковского, соратника по литературным баталиям 1910-х годов. Вряд ли Садовской тешил себя надеждами на возвращение в большую жизнь с ее мирскими соблазнами. Его ответ был радушен и в меру ироничен:
«Мы не видались 25 лет. Это теперь такой же примерно срок, как от Рюрика до 1914 года. Я все это время провел “наедине с собой”, не покидая кресла, и приобрел зато такие внутренние сокровища, о каких и мечтать не смел… Я ходить не могу и руками владею не свободно: в остальном же сохранился. И только в этом году завел очки для чтения.
Живу под церковью в полной тишине, как на дне морском. Голубой абажур впечатление это усугубляет. Встаю в 6, ложусь в 12. Женат с 1929 года и вполне счастлив. У нас четыре самовара (старший – ровесник Гоголя), ставятся они в известные часы и при известных обстоятельствах. Жена моя знала когда-то латынь и Канта, но теперь, слава Богу, все забыла – зато и пельмени у нас, и вареники, и кулебяки! Пальчики оближете. Радио осведомляет меня о внешней жизни по ту сторону кресла». [9]