С Антарктидой — только на Вы

От «Дейвиса» погода начинает портиться, и на западном шельфе залезаем в настоящий ад: сырая облачность, болтанка, обледенение, скорость ветра, бьющего нам в лоб, достигает ста сорока километров в час, а горючее мы сожгли, кружась над «Моусоном» и при заходе на «Эймери». Москаленко молчит, в этом молчании угадывается немалое напряжение, но в управление Ил-14 он не вмешивается. Антарктида словно устала сиять и радовать нас своими красками — весь видимый мир оделся в серое. Исчезли тени, полутени.

«Хорошо, что аэродром в «Мирном» я знаю, как самого себя», — эта мысль успокаивает. Лампочки топливомеров горят ровным красным светом, но уже виден Хасуэлл. Садимся с ходу, хотя после зимовки здесь еще ни один самолет не приземлялся, а мне очень хотелось посмотреть ВПП сверху. Но топливо, топливо... Все обошлось, как нельзя лучше, — и посадка, и пробег, и заруливание на стоянку прошли мягко, машину нигде даже не тряхнуло. И тут же навалились сумерки, тусклые, серые.

— Аэродром посмотрим завтра, — решил Москаленко. — Если будет летная погода, на «Восток» надо лететь как можно быстрее: на станции почти не осталось продовольствия. Да и у Израэля времени остается очень мало, а работы — много.

Утром погода улучшилась, все снова засверкало. Москаленко, наш экипаж, авиатехники сразу после завтрака на вездеходе помчались на аэродром. Приехали.

— Давай-ка, Женя, пройдемся по вчерашнему следу, — предложил командир отряда, — посмотрим, как себя ВПП чувствует.

— Пошли.

Вот первое касание основных лыж, здесь мы опустили лыжонок, а это что?! След обрывается у края глубокой и широкой трещины и продолжается за ней. Чувствую, как сердце начинает биться быстро-быстро, словно я не в «Мирном», а на «Востоке».

— Осторожно, по своим следам уходим к вездеходу, — голос Москаленко спокоен.

Возвращаемся к вездеходу, обвязываемся страховочной веревкой. Я, как самый легкий, со снегомерной пешней пойду впереди, следом за мной — Москаленко, замыкающим — Толя Дуксин. В нем весу в антарктической одежде больше ста двадцати килограммов, и, если я провалюсь в трещину, они с Москаленко должны удержать меня в качестве противовеса.

Снова повторяем пройденный путь по следу нашей машины. Дважды пешня свободно пробивает снежный наст, значит, под нами трещины. Осторожно обходим ту, которую Ил-14 проскочил на скорости, это и спасло нас — снежный мост рухнул через мгновение после того, как мы миновали его. Осматриваем трещину. Бездна, глубокая бездна.

— Если бы лыжонок провалился, машина врезалась бы в стену льда, и кабину летчиков просто смяло бы.

Но Москаленко вносит коррективы в мой вывод.

— Если бы мост рухнул под нами, я не уверен, что в живых вообще осталось бы большинство из тех, кто был на борту. Пошли дальше...

Снова пешня уходит в пустоту под снегом — раз, другой.

— Эй, Нансен, ты что остановился? — окликает меня Москаленко.

— Кажется, здесь большой разлом.

— Обходи.

Почти полдня ушло у нас на то, чтобы оконтурить зону трещин, которые прошли по аэродрому. Видимо, зимой была мощная подвижка льда. «То, что мы приземлились в зоне трещин и остались целы, можно считать подарком судьбы, — подумал я. — Антарктида остается верной себе, сюрприз может подбросить в самом неожиданном месте и в неподходящий момент. Хотя, когда это беда приходила вовремя?!»

— Нансен, что задумался? — окликнул меня командир отряда. — Выруливай градусов на десять левее! Пощупаем лед там.

«При чем здесь Нансен?» — удивился было я, но времени на выяснение нет. Я прощупываю лед, начиная от барьера, слегка изменив направление ВПП. Кажется, угадали — под снегом сплошной лед.

— Начнем укатывать полосу под углом к старой, — Москаленко спешит. — На детальное обследование льда нет ни времени, ни людей. Слава! — кричит он нашему авиатехнику, — начинай!

Преловский зимовал в «Мирном», освоил все виды движущихся механизмов и машин. По мере сил следил за состоянием аэродрома, но что он мог сделать один?! И вот теперь Слава начинает гладилкой, прилепленной к трактору, утюжить новую ВПП. Один проход, второй...

— Кажется, все в норме, — замечаю я. — Пойду к машине?

— Погоди, сначала с Преловским поговорим, наметим, где расчищать новые стоянки, — останавливает меня Москаленко и машет авиатехнику, — Слава!

Тот останавливает трактор, спрыгивает и... исчезает. Был и нет. От тишины ломит в ушах, ее нарушает только тихонькое пофыркивание трактора. Преловский исчез бесследно и беззвучно.

— Женя, Толя, страхуйте меня, — Москаленко ложится на снег и ползет к тому месту, куда спрыгнул Преловский. Мы с Дуксиным по-альпинистски стравливаем веревку, которой он обвязан. Близко подходить к Москаленко нельзя — не известно, как проходит трещина, в которую провалился Преловский.

Наконец, Москаленко достигает цели.

— Жив! — кричит он нам. — Бросайте веревку!

Я отвязываюсь и швыряю ему свой конец. Он ловит его и спускает в трещину.

— Тащите!

Осторожно начинаем вытаскивать Преловского. Вот над поверхностью снега показалась его голова, он подтягивается и выползает на снег. Также, по-пластунски, оба отползают от опасного места, и вот мы уже тискаем в объятиях спасенного.

— Он молодец, — Москаленко широко улыбается. — Успел стать «в распорку», руки-ноги раскинуть, его и заклинило неглубоко. А то ушел бы черт знает куда. Дна этой пропасти я не увидел.

— Нет, Петр Палыч, вы мне объясните, — горячится Преловский, — я же на тракторе дважды здесь прошел... Гладилка проскочила!

— Слава, спрыгнув, ты создал точечную нагрузку на снежный наст — он и не выдержал.

— Ну, девка! — Преловский явно имеет в виду Антарктиду. — Везде достанет!

— Моли Бога, что цел остался, — Дуксин прав, Преловский отделался несколькими ушибами, а могло быть гораздо хуже.

— Придется начинать все сначала, — Москаленко протягивает мне конец веревки. — Запрягайся, Нансен!

— Петр Палыч, почему Нансен, а не Амундсен? — меня разбирает любопытство. К тому же я знаю умение Москаленко давать прозвища: припечатает, так надолго. Теперь мне точно предстоит быть «Нансеном». Хорошо, если только в этой экспедиции.

— А ты книжки про Нансена читал?

— И про Амундсена тоже.

— Вот на досуге и сравни обоих. Пошли. Чем тебе Нансен не нравится? Героическое имя!

На новом месте тоже обнаруживаем несколько трещин. Пробуем бутить их пустыми бочками, но они уходят в какую-то неизвестную глубину. Снова поиск и снова трещины... Наконец, находим узкую полоску ледника между озерком и трещинами, на которой разбиваем ВПП. Израэль, видя, сколько и как мы работаем, молчит, но его нетерпение нам понятно — время уходит, а мы должны доставить комиссию на «Восток», потом к американцам — на географический Южный полюс, где расположена их станция «Амундсен-Скотт», и успеть вернуться обратно, до отхода корабля в Австралию или Новозеландию на пополнение топлива.

Ко всем неприятностям добавляется еще одна — в «Мирном» синоптическую службу упразднили и прогноз погоды приходится запрашивать в «Молодежной», которая находится за 2250 км. Но деваться некуда — запрашиваем, и я назначаю вылет в час ночи. Кстати, это лучшее время в летний период.

Смотрю на часы, сообщаю свое решение экипажу, который работает на самолете:

— Едем в «Мирный». На сон остается совсем мало времени...

Разлетаемся «по углам»

Взлетаем точно по плану. Перегрузка — три тонны. «Ты уж прости нас, — мысленно обращаюсь я к Ил-14, который с трудом наскребает высоту, — ребятам на «Востоке» есть нечего...» Через час сорок минут полета встречаем санно-тракторный поезд, который возвращается с «Востока». Покачали крыльями, стали на их след и спокойно дошли до пункта назначения. Израэль грузный человек, а на «Востоке» таким людям тяжелее адаптироваться, чем худощавым. Но он держится мужественно, работа для него основное, да и сам крепкий, физически закаленный.