С Антарктидой — только на Вы
Шрифт:
А мы начинаем готовить машину для полета на «Амундсен-Скотт». С американцами все согласовано, дополнительное топливо на «Восток» завезено раньше.
— Слава, ты уверен, что горючки хватит на весь маршрут? Дарчук еще раз просматривает свои расчеты:
— Хватит. С запасом.
— Николай Нилыч, как движки?
Но бортмеханик не успевает ответить. В комнату протискивается Израэль:
— Спасибо, товарищи, но полет к американцам отменяется. До следующего раза.
Видно, что он расстроен, но старается улыбаться.
— Юрий Антониевич, почему?
— Только что получил тревожные телеграммы от
— Как жаль, — срывается у Дуксина. — Мне так хотелось поболтать с американцами.
— Мне тоже хотелось побывать на Южном полюсе, — в голосе Израэля грусть. — Но иногда обстоятельства сильнее нас. Возвращаемся в «Мирный».
Задача... По прогнозу к вечеру «Мирный» будет накрыт циклоном. Значит, мы должны успеть сесть до его буйства.
— Борис Николаевич, — я поворачиваюсь к радисту, — сможешь связать меня с санно-тракторным поездом?
Через несколько минут на связь выходит начальник поезда, который мы встретили, мой добрый знакомый по 9-й и 16-й САЭ Иван Петрович Бубель. Разговор короткий:
— Иван Петрович, как у вас погода?
— На глазах портится, подходит циклон. Но нас он зацепит слегка. Внизу дела хуже.
— Мы с Израэлем должны сегодня вернуться в «Мирный».
— Понял. Подстрахуем.
Больше мне ничего не надо. Хорошо, когда в этой ледовой пустыне есть маленький островок человеческого жилья — поезд, где тебя могут подстраховать.
Взлет. Серая лента дороги под нами убаюкивает. Глаза слипаются, ощущение такое, будто в них полно песку. Дают себя знать бессонные ночи, когда готовили ВПП.
Проходим над стоящим поездом. Связываемся.
— Командир, что решил? — в наушниках голос Бубеля.
— Буду пробиваться в «Мирный».
— Когда сядешь, дай нам знать.
— Хорошо.
Бубель прав, чем ниже мы спускаемся к океану, тем погода становится хуже. Выхожу в пассажирскую кабину, Израэль, другие члены комиссии, впервые летавшие на «Восток», заметно повеселели. Ладно, не буду портить им настроение.
— Кофе, Юрий Антониевич?
— Не откажусь.
Я наливаю две кружки кофе, который мастерски готовит Чураков. Пьем молча. Ну что же, теперь я готов к посадке.
— Юрий Антониевич, и вы, и ваши люди пусть хорошо пристегнутся привязными ремнями. Нас немного поболтает.
— Повторение «Новолазаревской»? — он испытывающе смотрит на меня.
— Не думаю.
Занимаю свое кресло. Мы идем под нижним краем облачности, а дорога вот она рядом — в тридцати метрах. Побалтывает. Ветер усиливается с каждой минутой и пытается стащить нас в сторону.
— Слава, держим дорогу.
Эта ниточки ведет нас в «Мирный», потеряем ее — могут быть неприятности.
— Командир, руководитель полетов на связи, — докладывает Сырокваша.
— Роман Петрович, что у тебя? — Ковригин бывший летчик, и я ему доверяю.
— «Молоко». Зажигаем плошки. Сильный боковой ветер.
— Понял.
Приземлились, зарулили на стоянку.
— Боря, — окликнул я бортрадиста, — передай Бубелю, что мы дома. Ждем теперь их.
С Израелем попрощались очень тепло и улетели на ледовую разведку. Подошли остальные суда, мы поработали на их разгрузке
и стали разлетаться «по углам».Забегая вперед, скажу, что с Юрием Антониевичем мне пришлось еще много раз встречаться в Госкомгидромете, в МГА, в Министерстве морского флота, где обсуждались вопросы взаимодействия гражданской авиации, науки и Морфлота, и всегда эти встречи были радушными, теплыми и непринужденными. Он умеет показать человеку, которого уважает, что искренне рад тому, что встретил его в своей жизни. А еще в нем есть черта, которую меня научили ценить в людях с детства, — высокий профессионализм. С учеными говорит на их языке, моряки, летчики, геологи, представители других профессий признают в нем своего человека. При этом всегда в нем чувствовался государственный деятель, умеющий решать сложнейшие проблемы...
«Грязное» топливо
Но вернемся в «Мирный», к плановым полетам. Петр Павлович, как всегда, находимся там, где объем летной работы больше всего. На этот раз — на шельфовом леднике Эймери, где научные исследования разворачивались широким фронтом. Мы с Заварзиным летали на «Восток». Дела шли хорошо, и это убаюкивающее благополучие все больше стало меня настораживать. Каким-то непостижимым образом, в нем имеют привычку зарождаться неприятности, которых, как правило, перестаешь ждать.
Экипаж в этой экспедиции у меня совершенно новый, хотя, лучше ли, хуже ли, но с каждым я уже был знаком. Второй пилот — Толя Дуксин, года на два старше меня, вполне состоявшийся летчик. Он служил до того, как попал в «Полярку», в истребительной авиации, летал на Су-17Б, стал летчиком-инструктором. Но, волею судеб, с ВВС ему пришлось распрощаться. Ко времени ухода в 18-ю САЭ Дуксин успел полетать в Арктике, приобрести определенный опыт, а вот мне работать с ним в Союзе не довелось. Единственный из нас он имел два высших образования — техническое и гуманитарное, отлично знал английский язык.
Штурман — Слава Дарчук, помоложе меня, но для своих лет опытный и надежный специалист, успевший полетать и в разных регионах страны, и в высоких широтах.
Бортмеханик Николай Нилович Чураков — самый старший из нас, по моим меркам — «старик», поскольку ему уже было за пятьдесят лет, он отлично летал не только в Арктике, но и работал в Антарктиде до того, как я в нее попал. Он меня подкупал каким-то душевно-добрым отношением к Ил-14, иногда мне казалось, что Нилыч ухаживает за ним, как за живым существом, и тот отвечает ему взаимностью. В труднейшем полете на «Новолазаревскую» машина вела себя безукоризненно, словно понимая, что малейший сбой в ответ на наши с Дуксиным движения штурвалом и педалями может привести к беде и тем самым она подведет Чуракова.
Единственный, с кем мне уже довелось раньше работать в одном экипаже в Арктике, — радист Борис Сырокваша. С ним мы горели в Тикси... Его основной чертой характера была надежность.
В одном из полетов на «Восток», когда после разгрузки мы уже собрались возвращаться домой, получаем радиограмму: «По прогнозу погода в «Мирном» ухудшится...» Решили лететь, предварительно заправившись дополнительно топливом из тех запасов, которые завезли нам сюда для полета к Южному полюсу. Если все-таки погода «прижмет», уйдем на Эймери, где она, как правило, лучше, чем в других районах Антарктиды.