С Антарктидой — только на Вы
Шрифт:
— Боря, как связь?
— Устойчивая, командир, — успокоил нас Сырокваша.
— Помехи?
— Практически, нет.
— Ну, тогда поехали.
Мы вылетели первыми, Заварзин на тридцать минут позже. При подходе к «Комсомольской» бортмеханик переключил питание двигателей на топливный бак, который мы заправили на «Востоке» из запасов.
— Николай Нилыч, — я сразу уловил неладное, — видишь, давление топлива в правом двигателе падает?
— Вижу. Или насос барахлит, или фильтры забивает. Скорее всего, фильтры — давление падает медленно.
Прошло еще несколько минут и давление упало
— Володя, бак с топливом с «Востока» не включай, похоже, оно некондиционное. У нас, кажется, забились фильтры, такого раньше не было. Что будешь делать?
Заварзин думал недолго:
— Пойду на «Эймери». А ты?
— Пройдешь «Комсомольскую», «привяжешься» к ней и иди к Москаленко. А я пойду в «Мирный». На маршруте к «Эймери» высота ледника растет, а если движок совсем «сдохнет», придется идти на вынужденную. Санно-гусеничные поезда в эти районы не ходили: как нас искать будут? Поэтому пойду строго по дороге, где, в случае чего, и сяду.
— БЦН включил?
— Да, — мы включили дополнительные насосы, падение давления на какое-то время приостановилось, затем оно снова поползло вниз, — но это плохо помогает. Видимо, все-таки шелковый фильтр забило...
Мы разошлись.
— Боря, — попросил я бортрадиста, — свяжись с «Мирным». Скажи, что идем к ним, пусть готовятся к приему нашего Ил-14. Постараемся дотянуть на одном двигателе.
Но «Мирный» хорошо слышал наши переговоры с Заварзиным, и реакция руководителя полетов оттуда была очень оперативной:
— Прилет в «Мирный» категорически запрещаю. Погода ухудшается. Идите на «Эймери».
Меня это неприятно удивило. Анатолий Федорович Головачев находился в «Молодежной», а здесь его напарником работал бывший командир эскадрильи военно-транспортных самолетов из Тикси, и уж от него-то я меньше всего ожидал столь категорического «нет».
— Жилка-то у парня потоньше, чем у Головачева, — хмуро бросил Дуксин.
— Не нам его судить, — оборвал я Анатолия, — он в Антарктиде впервые и, похоже, не понимает, что на одном двигателе мы до «Эймери» не дойдем, а найти нас потом будет непросто.
— А что же инженер молчит?
Я лишь пожал плечами. С ним тоже не повезло. Он не был эсплуатационником, в «Мирный» попал с командной работы — пробился через друзей в УГАЦ, считая, что здесь и денег подзаработать можно, и мир посмотреть. Ил-14 он знал плохо, но это до поры, до времени нивелировалось работой отличных авиатехников.
Инженер тоже поддержал руководителя полетов, запрещая нам посадку в «Мирном».
— Боря, передай еще раз: иду в «Мирный», и никаких гвоздей. И запиши эту команду в свой журнал! Отбей телеграмму Москаленко о нашем решении.
Петр Павлович нас отлично понял и дал «добро» на полет в «Мирный», хотя я понимал, как тяжело он на это шел: погода в районе аэродрома резко
ухудшилась.«Вот и все, — подумал я, — теперь только вперед». Взглянул на Дуксина, оглянулся назад. Лица у ребят спокойные, единственное, что отличает этот полет от других, — отсутствие шуток и добродушного «подкалывания», которыми мы обычно обменивались в рейсах.
Время тянется медленно, сизая дымка затягивает горизонт. Ил-14 идет с небольшим снижением, но и ледник ползет под уклон.
— Командир, — в голосе обычно невозмутимого Сырокваши прорывается плохо скрываемая злость, — опять «Мирный» блажит, требуют, чтобы мы шли на «Эймери».
— Кажется, это уже в шестой раз? — мне совсем не хочется, чтобы экипаж задергали совершенно бессмысленными приказаниями задолго до посадки, когда всем нам придется работать без права на малейшую ошибку. Черт подери, эти люди, сидя в тепле и покое, дрожат за свою карьеру больше, чем того допускают приличия! Ведь, если с нами что случится, они и так уже подстраховались добрый десяток раз.
— Ты, вот что, Борис, — я обернулся к Сырокваше, — погоду прослушивай, а отвечать — не отвечай. Или, если выйдешь на связь, то только с одним: «Дай погоду». Взял ее и уходи со связи...
— Это нарушение всех правил, командир, — улыбнулся Дуксин.
— Хочешь, сиди слушай, — повторил я бортрадисту, — а не хочешь, выключи свое радио на фиг... Идем только в «Мирный».
Серая ниточка дороги то проявляется, как на плохой фотобумаге, то исчезает. Все ее повороты мне знакомы наизусть и нет необходимости спрашивать штурмана, сколько еще осталось лететь. Второй двигатель работает на пониженном режиме, но хоть какая-то тяга в нашем распоряжении есть. Дуксин и Чураков поглядывают на приборы, но ничего предпринимать нельзя, чтобы не ухудшить положение. Все наше внимание занято тем, как удержать высоту и скорость при несимметричной работе двигателей. А еще приходится постоянно присматривать подходящие посадочные площадки на тот случай, если оба они выйдут из строя. Сейчас мы делаем то, чем наши «старики» в начале развития авиации занимались постоянно, — моторы были очень ненадежными... Несладко же им приходилось.
«Если придется садиться, — думаю я, — хорошо бы не подломились лыжи. Передувы-то высокие... Но уходить от дороги нельзя. Здесь нам и самолет что-то может сбросить, и санно-гусеничный поезд подвезет все необходимое...»
— Командир, прошли «Восток-1», — докладывает штурман.
— Вижу.
«Значит, до «Мирного» осталось 660 километров. Высота сейчас — 3300 метров. К «Пионерской» она снизилась до 2700, — мозг услужливо подсказывает нужную информацию, — там уклон ледника увеличивается и поэтому можно будет уменьшить режим исправно работающего движка».
Когда снизились до высоты две тысячи метров, на душе у всех немного отлегло — теперь можно идти и на одном двигателе. Бледность с наших лиц ушла, в кабине стало побольше кислороду, ведь мы спускались к морю.
«Движкам тоже стало полегче, — подумал я. — Глядишь и выпутаемся».
— Боря, как погода в «Мирном»?
— Пурга. Сильный ветер. На пределе погода.
— Толя, — я окликнул Дуксина, который пилотировал Ил-14, давая мне возможность передохнуть перед заходом на ВПП, — кружить не будем. Садимся с ходу.