С чужого на свой и обратно. Записки переводчицы английской полиции
Шрифт:
– А откуда?
– Из нашего дома.
– Из нашего дома? А кто это?
– Я.
– Ха-ха-ха! Ну конечно! Никакой ты не русский! Ты американец, потому что у тебя папа англичанин!
– Да это к делу не относится. Он мне не настоящий отец.
– Как это?
– Ну, он приемный. Я его к себе взял, потому что он в маму влюбился. Ему без моей помощи никак.
– Ага. Ну, пойдем играть в конструктор. Я маме не скажу.
– А какое маме дело до конструктора?..
– Я про свою маму. Не буду ей говорить, что с русским подружился, а то она у меня дерется. А твоя?
– Иногда шлепает. Бывает, правда, сердитая и чуть что злится. Но это редко.
– Ага. Ясно. Вот тебе вопрос: где труба от
– Здесь. У нее должно быть два сопла, потому что это космический шаттл.
– Не надо тут тогда никакой сопли, раз нет у нас другой.
Желая спасти сына от одиночества, я однажды отправилась с ним в парк Мокотовские поля, чтобы похвалить его первые успехи в катании на роликах. Увы, все он делал как-то не так, неловко и неуклюже. Я тосковала и мерзла, а в результате натужных похвал вечером у меня поднялась температура. Со мной всегда так. Раздражает чужая неискренность, а уж собственная полностью выбивает из колеи. Такое вот устройство. И бесполезно убеждать себя, что делаю это из добрых побуждений. Один вред мне от этого выходит.
Не могла толком похвалить сына, потому что не знала, как помочь в его неуклюжих стараниях. Не было другого выхода – пришлось купить и себе ролики… Очень красивые, гранатово-желтые немецкие коньки марки «Рочес». Можно сказать, «Мерседесы» среди роликов. «Почти за сто фунтов?! – услышала я от своего английского богатого жениха. – Я б себе такой экстравагантной покупки в жизни не позволил». Ну, раз уж я работаю и зарабатываю, являюсь ни от кого не зависящей матерью-одиночкой, и все нормально складывается, хватает мне от получки до получки, то можно, не задумываясь, наплевать на такие отзывы… Хм… Может, и нужно было задуматься. Но когда я влюблена, то не в состоянии.
А потом из хромого на обе ноги неумехи мой сын превратился в чемпиона! Доктора роликовых наук! После того как я грохнулась обеими руками и правым коленом об асфальт у входа в бар «Лолек» на глазах всего мокотовского бомонда, я стала прислушиваться к каждому слову своего Единственного и Любимого Ролико-Сына. И с максимальным вниманием всматриваться в каждое его движение, как будто в святой и чудотворный образ. И благодарила про себя за каждую оставшуюся целой кость, а сын читал мне лекцию, когда я лежала в кустах после очередного кульбита.
– Мама, ты должна равномерно распределять тяжесть тела между обеими ногами, а то ты слишком налегаешь на левую. Центр тяжести остается сзади… Согни ноги в коленях, но не отклячивай так попу. Эта собачка еще маленькая и лает не со злости, а из любопытства.
– Мама, если дольше ехать на одной ноге, то скорость будет больше.
– Мама, почему ты каждой ногой отталкиваешься не прямо, а в сторону, будто вальс танцуешь? Чтобы вперед ехать, нужно прямо.
– Мама, начинай перепрыгивать через препятствия. Как зачем? Чтобы научиться прыгать. Это не барьер, а только палочка. Ты об нее не споткнешься!
– Мама, смотри, я так воткнул ветку, чтобы она тень отбрасывала поперек нашей дорожки. Через тень-то ты можешь перепрыгнуть, правда? За нее ведь не зацепишься. Давай, мама, не бойся! Прыгай!
И я прыгала…
Следующей весной вытащила свои «Рочесы» из-под кровати и сказала сыну, что, наверное, ему уже надо купить новые.
– Мама, я уже в это не играю.
– А во что?
– Ну там…
– Что там?
– Ну, мы монеты подкладываем под трамваи… Камешки кидаем в форточку – такая пекарня есть, на углу еврейского кладбища…
– Для чего, сынок?
– Ну, так, чтобы с ребятами…
В конце концов, он сам поехал во Дворец культуры и записался там в кружок «Юный конструктор» вместе с приятелями, а на лето я увезла его в лагерь для обучения верховой езде.
А я до сих пор катаюсь на тех самых роликах. И каждый год устраиваю себе пару дней прыжков – в память о прошлом. Первые
два-три раза прыгаю через тень от ветки, а уж как наберу форму – через соломинки и ивовые прутики! Такая вот материнская сентиментальность.9
9. И вот я мчусь на роликах в день Большой Болтухи в поисках первой жертвы. Я в раю для роллеров – передо мною открывается широкая дуга The Esplanade, то бишь Канальной набережной.
Две с половиной мили или сколько-то там километров фантастической асфальтовой трассы, слева от которой желтый песчаный пляж, а справа шоссе, за которым виден старинный, пряничный на вид город Веймут. Я люблю это место. Мир-дружба-жвачка! Чудо-прелесть-красота!
Ап! Держать равновесие! Что?.. Что-то ко мне обратилось с речью. Это не та куча мусора на автобусной остановке?
В другой день я бы этого не услышала. Но сегодня я могу разговаривать с любым говорящим существом или предметом. Торможу, смотрю на столб, на который опирается козырек павильона этой остановки. Это прелестный викторианский павильон – края козырька все в кружевах литого чугуна и украшены богатым орнаментом, ребристые столбики смотрятся как настоящие колонны. Прямо праздник для глаз, святыня приятного ожидания. Например, этого мерзкого автобуса № 51, который появляется, как Летучий Голландец – каждый видит его в течение доли секунды, но никому не удается на него сесть, поэтому приходится брать такси, чтобы добраться до этого проклятого полуострова Портленд! Летом юные мадонны будут в этой святыне кормить грудью своих пухлых ангелочков, чудом спустившихся с небес на нашу набережную; тучные бабки будут усердно пихать чипсы в уже немного разжиревших внуков, которым вместо этого хотелось бы яростно крутить педали своих велосипедиков. Кого это волнует?..
Но так будет летом. А пока у нас тут элегантный приют городских бомжей и наркоманов. Отбросов нашего общества. И вот один из них заговорил со мной. Я с визгом торможу, вызывая сотрясение колонны, святыни и козырька бомжовского укрытия. Это не производит на них никакого впечатления. Интерес к окружающему миру прошел у них уже давно.
– Я не расслышала, – говорю я. – Повторите, пожалуйста, еще раз.
Бомж оглядывается в поисках кого-то, к кому обращаются столь любезным образом. Никого больше тут нет. Он повторяет, изо всех сил стараясь говорить как можно более разборчиво:
– Я.. бы… хотел… сказать… это… небезопасное… занятие…
– Небезопасное занятие? Вы имеете в виду катание на роликах? – спрашиваю я.
– Именно.
– Почему?
– Можно об асфальт долбануться. А вы и так высокая… И одышку можно заработать. Послушайте, как вы дышите… Чух-чух…
– А что вы курите? Окурок с травкой… С волшебной добавкой. Specialitе de la Maison. А что вы хорошего пьете? Бормотуху? С денатуратом в соотношении один к одному. Чтобы зрение было лучше. А что вы едите на завтрак? Что-то найденное в помойке при кафешке? Или в общественном сортире? Надеюсь, что это у вас там остатки лосося в укропном соусе, а не женский тампон… А что это за кровоизлияние на правом запястье? Впрочем, и на левом тоже? А, ясно, ясно – тяжело попасть в вену, особенно после того, как в кабинках общественного туалета установили эти фиолетовые лампочки и каждый выглядит как не совсем живой. А в кабинках зеркала есть? Нет? Так вы даже не знаете, как выглядите в этом фиолетовом свете? Вы там были с Домиником, это он вам вены распорол и еще имел наглость заявить, что вы выглядите, как труп. А Доминик именно так и выглядел. А сейчас он спит… А, тут на лавочке… Я вижу, что вы устали и собираетесь спать. Правда? Вы уже много лет так долго не разговаривали?.. Заболтала я вас до смерти. Все, замолкаю и уезжаю. Всего доброго!