С корабля на бал
Шрифт:
— Вот на нем Папа с какими-то прыщами из Москвы катался и рыбу глушил динамитными шашками, — сказал Паша. — Я тоже с ними был. Весело.
Милый кандидат биологических наук, ничего не скажешь!
— У меня тоже был один знакомый, который любил глушить рыбу динамитными шашками, — сказал Василий, сидевший на заднем сиденье и крутивший в руках обойму от пистолета-автомата «узи». — Сейчас, правда, этот знакомый мотает «пожизняк» в колонии строгого режима за террористический акт.
Дорога резко пошла под уклон, и открылся вид на главное здание «Рассвета»: это был довольно внушительный двухэтажный дом. По всей видимости, раньше он состоял
— Тренажерная там. И тир.
Сказав это, Паша снова погрузился в мрачное созерцание дома, который вошел в его жизнь под наименованием Инкубатор.
Быстро темнело…
На втором этаже Инкубатора разговаривали двое мужчин.
Один, среднего роста, сухощавый, с постным бледным лицом и невыразительными глазами, в которые будто овсяного киселя закапали — настолько равнодушно и остекленело они глядели, — говорил таким же бесцветным, ровным, лишенным всяких эмоций, как и вся его персона, деревянным голосом. В этом голосе даже фразы, долженствующие выражать экспрессию или вопрос, звучали без всяких восклицательных и вопросительных знаков:
— Это черт знает что. Неужели этот мальчишка у этой бабы? Юрисконсульт тоже мне.
Второй, внушительных габаритов толстяк с холодными светлыми глазами и неожиданно легкими для его роста и телосложения движениями, расхаживал по комнате длинными медленными шагами.
Здоровенный амбал в ответ на слова сухощавого кричал:
— Мочить эту суку надо, Леня! Мочить…
— К ней сложно подобраться, — перебил его Леонид. — Сегодня ночью были такие желающие, так все легли. Юрка-пидор, Карась и этот… Андреев. Георгий. Из наших… «кактусиков».
Леонид Георгиевич Астров, директор Инкубатора, любил оперировать терминами из области флоры. Особенно — названиями цветов. Сама его фамилия была «цветочной».
Человек, которого слишком много детей звали Папа, называл своих подопечных — «кактусики». Дети — цветы смерти.
— Паша, значит, исчез, — то ли спросил, то ли констатировал он. — Так, Миша.
— Он-то, маленькая тварь, и оприходовал Шикина, — заговорил толстый Миша с жаром, а потом злобно пригладил коротко остриженную круглую голову и заключил: — Ничего… никуда не денется, гнида мелкая. От нас еще никто не уходил. Сбагрим его на Запад на запчасти, будет знать…
— Чего это он вдруг так, — задумчиво произнес Астров, поглаживая подбородок. — Вроде мы его не обижали. От папы-алкаша забрали. Вторую жизнь дали, можно сказать. Ведь я ему больше отец, чем этот, который в подъезде валяется. Разве так можно обижать своего Папу? Это Павел нехорошо поступил. Нужно наказать мальчика.
— Так его никак найти не могут! У той телки смотрели, так у нее полномочия слишком большие, ничего с ней сделать нельзя… это если по закону. Юрисконсульт, мать твою!
— Значит, следует обойти закон, — заметил Леонид Георгиевич. — Мне кажется, Михаил, что в этой области у тебя большие наработки. Так что действуй.
— Все будет сделано в лучшем виде, — заверил толстяк. — Руку даю на отсечение, все будет тип-топ!
— Как сказала Венера Милосская, — вполголоса откомментировал Астров.
— Что, Георгич? Милосская? Это ты к чему? Да, впрочем… какая разница. Кстати: тут очень к месту всплывают питерские. Ты не
забыл, а, Георгич, что сегодня к нам из Питера приезжают? Как раз помогут нам с этой юрис… юристкой разобраться.— Да, — произнес Астров и снова задумчиво погладил подбородок. — Это хорошо. Хорошо. Ладно, я думаю, никаких осложнений быть не может. Как со всем этим разгребемся, будем обновлять штат.
При этих словах на массивном лице Михаила появилось откровенно ошеломленное выражение. По всей видимости, слова «обновить штат» в устах Астрова имели какое-то ужасное значение.
— Значит, так? — сказал Михаил почти шепотом. — Решил, да?
— Да. У нас не Бразилия. Сельвы нет. Придется передислоцироваться.
— Чего нет? Се…
— Сельвы. Сельва — тропические леса в бассейне Амазонки. Окультуриваться тебе надо, Миша. А то только и соображаешь, что в компьютерах и тренажерах. Это называется — специалист узкого профиля.
— Ничего себе «только»! — фыркнул Миша.
В этот момент вошел высокий мальчик лет одиннадцати и, едва не наткнувшись на растущую у самых дверей низкую пальму, сказал:
— Папа, к вам тут из города.
— Кто? — лишь чуть шевельнув губами, спросил Астров.
— Федеральная служба безопасности, — сказал, входя и отстраняя мальчика, Василий. — Вот мое удостоверение. Я хотел бы задать вам несколько вопросов касательно Шикина. Ведь он работал у вас, не так ли?
— Больше не работает. Он уволился два месяца назад. Вы по поводу его убийства? Я слышал об этом. Звонили. А что так поздно? — сухо спросил Астров. — У нас детский пансион. После семи вечера посетители не приветствуются. Конечно, я понимаю, что вы особенный посетитель, но тем не менее — у нас тут дети. Скоро им ложиться спать.
Василий искоса посмотрел на директора Инкубатора и, сев в кресло, хлопнул себя по колену и сказал:
— Вот что, драгоценный. Вы не понимаете. Я — даже не уголовный розыск. Я из ФСБ. Так что не надо меня ставить во временные рамки. Детям скоро спать, говорите? Ну так я их не беспокою. А вы ведь не ребенок, не так ли?
Лицо Астрова не выказало никаких эмоций: думается, ему позавидовал бы даже Сфинкс.
— Значит, вы говорите, что Шикин уволился два месяца назад? — спросил Василий.
— Да.
— Как он зарекомендовал себя во время работы в вашем… заведении?
— Почему же так скептически? Это не «заведение», как вы изволили выразиться, это частный пансионат для детей-сирот. Благородное дело. Или вы считаете иначе? Что касается Шикина, то он был хорошим работником. Профессиональным и педагогичным. У нас, знаете ли, специфика… Н-да…
— Какие отношения связывают вас со Свирским?
Леонид Георгиевич еле заметно поднял левую бровь:
— Адам Ефимович — наш спонсор. Я очень благодарен ему за оказываемую нам финансовую помощь. Мы довольно часто контактируем напрямую, лично. Примерно раз в месяц, если это вас интересует.
— Мы полагаем, что убийство Шикина связано со смертью банкира Гроссмана, убитого на вечере в гимназии, где работал Шикин, — сказал Василий. — Я полагаю, что…
Я прекрасно различала лицо Василия в светящемся окне второго этажа. В крестике прицела я видела даже его шевелящиеся губы, а звук шел из миниатюрного наушника, вставленного в мое левое ухо.
Дольше всего я рассматривала лицо Астрова: сухое, непростое и одновременно какое-то подчеркнуто невыразительное и заурядное, оно определенно мне кого-то напоминало.