С любимыми не расставайтесь! (сборник)
Шрифт:
– А где?..
– Это стыдно, мне трудно выговорить…
– Говори, мужик… Теперь трудно – зато потом будет легче всем.
Бузыкин молчал. Жена смотрела на него в слезах.
– Я был в вытрезвителе.
Нина показала на куртку.
– А это… Что, там выдавали?
– Я же сказал, это Евдокимов привез…
Нина протянула руку за курткой.
– Можно?
– Конечно!
Она брезгливо повертела ее, бросила на пол, наступила ногой, уцепилась за рукав и рванула. Рукав затрещал. Взялась за другой рукав, стала отрывать и
– Вот так, вот…
Комната дочери. Матрас на полу, гитара, запасное колесо к мотоциклу.
– А почему я должна вешать в комнате то, что мне не нравится! – возмущалась дочь.
– А потому, что нельзя быть эгоисткой! – возмущался отец. – Нельзя только брать! Надо что-то и отдавать!
– А я как раз не беру, а отдаю. На!
Она сунула отцу свернутые занавески.
– Лена, перестань дурачиться. Сейчас же повесь занавески и вернись в институт! Неужели тебе не жалко мать? Посмотри, до чего ты ее довела! Это уж, не знаю, садизм какой-то!
– А может быть, это не я ее довела? – сказала дочь.
– Что ты имеешь в виду?..
– Да мне к вам приходить неохота! У вас там нежилая атмосфера! Отрицательные биотоки носятся!..
Бузыкин стоял в телефонной будке.
– Алла, я сегодня не смогу прийти.
– Почему?
– Тут такие дела…
– Приходи после дел.
– Будет поздно. Я тебе завтра позвоню, тут уже стучат…
Билл бежал гордо, гарцуя, как цирковой конь. За ним тянулся Бузыкин. Прохожие провожали их взглядами.
– Темп, Андрей! Темп! – покрикивал через плечо профессор.
– Пошел к черту, – бормотал Бузыкин.
Нина, войдя в прихожую, замерла. Все было загромождено стульями. Билл работал на углу столика, на кухне.
– Здравствуйте, Билл! Что происходит?
– Маленький рас-кар-даш!
Она прошла в комнату. Мебель была сдвинута, шторы сорваны с окон, книги свалены на тахту. Бузыкин стоял на стремянке, оклеивал стену газетами.
Нина села на стул, не понимая еще, чем это ей грозит.
– Решил переклеить обои, – сказал Бузыкин. – А то слишком мрачно. Посмотри там. Других не было.
Ничем это не грозило ей. Наоборот…
– Эти? – спросила она.
– Да.
– Красивые…
Смотрела на мужа благодарно.
Бузыкин проводил занятия. Хмуро смотрел в листок студенческой работы.
«– Ну что ты на меня так смотришь, дружище? Думаешь, мне легко, парень? – малодушно сказал он Смиту и потом бегал от него и убегал…» Извините, Лифанов, но это подстрочник, а не перевод.
– Почему это подстрочник? – обиделся Лифанов.
– Вот, скажем, у вас тут написано «убегал». И рядом «бегал». Неужели так трудно поискать что-нибудь еще? Прошу вас, – обратился он к студентам, – припомните родственные слова.
– Мчаться, – предложила студентка.
– Припуститься.
– Носиться.
– Удирать.
– Улепетывать.
– Драпать.
– Драпать.
Допустим. Как именно драпать? Лифанов.– Ну… быстро. Не знаю.
– Кто больше?
– Во весь мах.
– Во всю прыть.
– Во весь дух. Во весь опор.
– Еще?
– Дунуть, дернуть.
– Унести ноги. Дать стрекача.
– Опрометью. Без оглядки. Сломя голову…
Бузыкин глянул в окно – у ворот стояла Алла. Лицо его сразу утратило волевой склад.
На институтском дворе было тихо. Осень перекатывалась по деревьям.
Студентки стояли у стены, как подсолнухи обратив золотые головки к солнцу.
Он подошел к воротам.
– Алла?
– Да, Алла. Ты здоров?
– Здоров.
– Ты меня бросил?
– Понимаешь, так сразу все навалилось – и институт, и перевод мой, и Билл…
– Но хоть позвонить ты мог? Всю неделю как привязанная сижу у телефона. В магазин боюсь выйти, вдруг ты позвонишь?..
Рядом остановилась машина Шершавникова.
– Здорово, Бузыкин! – крикнул он.
Бузыкин поздоровался.
– Могу подвезти. Вам куда?
– Спасибо, не надо.
Шершавников оглядел Аллу.
– Наша? Что-то никогда не видел.
– Чужая, – сказала Алла.
– А то могу. Вам в какую сторону?
– В другую, – сказала она.
Шершавников подмигнул Бузыкину и уехал.
Алла протянула руку:
– Прощай, Андрюша.
Он хотел было задержать ее, но она вырвала руку и пошла прочь.
– Алла, подожди, дай же мне сказать!
– Не надо, Андрюша. Ты – как тот хозяин, который жалел собаку. И отрубал ей хвост по кусочку. Это больно…
Бузыкин смотрел ей вслед.
– Андрей Павлович!
Бузыкин обернулся. За ним стоял Лифанов.
– Помните, в прошлом году вы мне поставили незачет?
– Да, помню.
– А теперь мне стипендию не дают. А ведь то было в прошлом году, а не дают в этом. Они говорят, если вы поставите, тогда дадут. А я вам сдам, вы только поставьте!
Он положил раскрытую зачетку на портфель, протянул ручку.
Бузыкин подписал и ринулся за Аллой.
Алла услышала позади визг тормозов, оглянулась.
Бузыкин стоял на мостовой перед микроавтобусом. Он потрогал рукой голову, посмотрел на руку – нет ли крови.
Водитель выскочил из кабины, завопил:
– Ты что, водохлеб слепой, не видишь, куда идешь?
– Простите, пожалуйста, я загляделся.
– Что с тобой? – подбегая, спросила Алла. – Он тебя задавил?
– Да нет, я сам… Алла, ты пойми меня. Я все это время думал и понял. Ведь, кроме страданий, я тебе ничего не приношу. Только ломаю тебе жизнь!
– Потом, Андрюша, потом. Покажи-ка… Не тошнит? Потряси головой.
Бузыкин потряс.
– Не больно?
– Нет.
Водитель, который тем временем осматривал дверцу машины, подошел к ним.