С любовью, Луна!
Шрифт:
— Ну и дурак. — выдал Паша, а мне треснуть захотелось… себя. Так по глупому сейчас всё это звучит, что даже противно.
— Возможно. Хотя жена тогда тоже согласилась с этим. И обидевшись на мужа, решила не разговаривать с мужем. Ей ведь обидно. Но посидев какое-то время в одиночестве, она начала вспоминать, как муж её добивался. Как мог проснуться вместо неё ночью к детям и переодеть или положить рядом, чтобы она покормила. Как ухаживал за ней до свадьбы и вытаскивал из токсичных отношений. Как предложение делал. Ночью. По забором её двора пел песню Малинина. Пьяны. — в этот момент мы оба прыснули,
— Серьезно?! — удивления Паши просто было невероятным, а я усмехнулась про себя: «Этот Паша тоже любит Малинина.», — Он пел «Очарована»?
— Мг. — улыбнулась в ответ, и почувствовала как по щеке побежала слеза, — Так пел, паршиво, но самым любимым голосом. Да еще и гитара была расстроена, но такого предложения ни у кого не было.
— Ты плачешь. — тихо сказал Паша.
— Да. — кивнула для убедительности и отвернулась в другую сторону. Что-то я раскисаю, — Ну да ладно. В общем жена вспомнила всё это и поняла, что за столько лет совместной жизни не разлюбила мужа, а просто забыла, что нужно разговаривать нормально. И учиться предупреждать заранее. Хотя с тремя детьми не всегда можешь предугадать следующий день.
— А она согласилась? — спросил Паша, а даже подвисла.
— Кто?
— Жена. Согласилась? — и такое серьезное лицо стало у него.
— Конечно! Откуда у них, думаешь, трое детей взялось. Хотя её отец тогда погонял горе-певца. — ответила и замолчала. Передумала я рассказывать ему историю. Не хочу. Это моё. И моего Паши. — В общем, всё у них было хорошо и жили они долго и счастливо. Я пойду. Мне нужно еще подготовиться к завтрашним процедурам. — встала и развернулась на выход из парка и тут услышала вопрос.
— А как их хоть зовут?
— Кого?
— Мужа и жену. — уточнил Паша, когда я повернулась к нему снова.
— Ааа. Их? Паша и Вика.
Ответила и заметив шок и растерянность на его лице, развернулась и всё же пошла назад в госпиталь.
Пускай теперь думает, что хочет. Я думала мне станет легче, когда я начну общаться с пашей, а вышло наоборот. Мне стало тяжелее. Не очень приятно, оказывается, понимать, что во всём происходящем виновата я сама. Потому что просто не стала разговаривать тогда, когда нужно было открыть рот.
Глава 27
Глава 27
Нет! Так нельзя!
Я запретила себе даже подходить к Паше. Я не могу так поступить с ним. А то, что он уже заинтересован мною — факт.
Второй день не выхожу в парк, но мне прекрасно видно лавочки, и он сидит на них, постоянно смотрит в окна.
А ещё вчера вечером мне сказала медсестра, которая за мной закреплена, что Паша спрашивал о новой пациентке.
И что я наделала?
Придя в палату первым вечером, мне дошло какую глупость совершила. Почему-то в тот момент чётко вспомнились слова старика на заправке. И свое состояние я начала понимать по другому.
И вот сейчас опять наблюдаю Пашу в окне, но даже боюсь представить, что он будет чувствовать, если я сейчас начну давать ему надежду.
Пусть лучше все остаётся так, как есть.
Но вот проблема женщин в том, что нам доходят эти истины только после того, как мы уже начудим.
Меня прогнали по всем кабинета за два дня. Выкачали литр
крови и разной слизи.И теперь я жду послезавтра, когда придут результаты и мне назначат день операции.
«Зараза, ты, Вика! Почему именно я должна это все переносить? А ты где? Вот где-то же должна быть? Значит, пакостила ты, а страдать должна я.»
И почему мне только сейчас дошло то, что эта Вика тоже где-то должна быть. Раз не сном всё оказалось.
Злость и обида грызут меня второй день, потому что я идиотка! Мне так противно, не передать. Но желание увидеть своих детей и моего Пашу просто взрывает. Особенно после того, как постояла возле этого.
Я отошла от окна. Не могу больше смотреть на него.
Ах да, ему завтра будут делать операцию. Это мне как-бы между прочим, сказала всё та же медсестра. И ко всему прочему ещё и волнение за его жизнь добавляется.
Что же мы оба такого наделали в этом мире, что каждый из нас такой несчастный?
Зажужжал телефон.
Опять Надя звонит, а я не хочу разговаривать ни с кем.
Она даже сообщение сегодня писала, что приедет если я не возьму трубку. Пришлось отвечать, что со мной все в порядке, но чувствую себя не очень и мне показан полный покой.
А вот Денис с Юлей наоборот, отписываются утром и вечер достаточно сухо:
«Всё в порядке. Работаем. Механизм запущен.»
И вот посмотрев на фото сестры на телефоне, я поняла почему моя Надя такая, какая есть. Скрытная, неразговорчивая, ворчливая. Она просто не хочет разговаривать ни с кем. Она устаёт от постоянных упрёков и наставлений. А она ведь состоявшаяся женщина, в плане бизнеса и самореализации.
Как всё-таки мало нужно чтобы понять другого человека. Всего-то побыть в его шкуре.
Прикрываю глаза, а открываются они когда я понимаю, что больше не одна в палате и за окном темно.
— Почему мне кажется, что ты прячешься от меня? — слышу голос Паши и покрываюсь мурашками.
— Ну почему, кажется? Так и есть. — решаю не юлить, а говорить всё о чём думаю.
— Ты странная. — выдает он спустя время, — А еще невероятно красивая.
И что мне делать?
Хочется плакать от его слов. От того, как он их сказал. Но чего я этим добьюсь.
Значит, держим себя в руках и не раскисаем.
— А когда у тебя операция? — решаю изменить тему.
— Ладно. Хочешь тему изменить? Давай. — и улыбается так задорно, что я начинаю улыбаться в ответ. — Завтра делают. Поэтому и хотел тебя увидеть ещё раз. — он замолчал.
Света из окна хватает, чтобы рассмотреть его лицо и по нему видно, что Паша о чём-то усердно думает. Он всегда так хмурит брови, сдвигая их к переносице, когда хочет сказать что-то важное для него, но не знает как это сделать.
— Я думаю, тебе лучше уйти к себе. Перед операцией нужно отдохнуть.
— Вика же, правильно? — вроде и спросил, но ответа не ждёт, — Ты и правда странная. Я вот уже какой день думаю о твоей сказке и почему-то мне она с каждым разом, все больше кажется реальной. Как думаешь, почему?
А вот сейчас Паша ждёт ответ, а я боюсь даже рот открыть. Просто смотрю на него, надеясь, что здесь он тоже сможет понять меня по взгляду, но сразу же приходит мысль, нет между нами в этом мире двенадцати лет совместной жизни.