С мандатом губкома

— Цобэ-цобэ!

Сава вскочил, возмущенный.

— Я же сказал, цоб! — Он даже хотел выхватить у нее палку.

Но Феня резко отдернула руку, давая понять, что уж этого она пассажиру не позволит.

— Отыди, сатана. — Она повернулась к ним. — Вы вот что, начальники. Я дале не поеду, пока оба один путь не назовете. Мне уж и перед волом стыдно за вас. Тпр-р-р, Сивый.

Гриня дернул Саву за рукав, сказал сухо, с угрозой:

— А ну-ка, давай отойдем, товарищ Зорин.

Кашин спрыгнул и быстро пошел в сторону, шурша травой. Сава слез через задок телеги и пошел за товарищем, все более и более мрачнея.

Они отошли шагов на двадцать, так чтобы вознице не было слышно их, и заговорили шепотом.

— Ты что, очумел? — не то спросил, не то упрекнул Гриня. — Лагутин-то через Белые Зори поехал.

— Ну и что? А мы поедем через хутор Прорву. Не все ли равно?

— Но это же крюк какой!

— Дадим крюка, но через Зори не поедем, — отрезал Сава.

— А я говорю, поедем, — сжал кулаки Гриня. — В конце концов я старший в группе.

— А я говорю: не поедем.

Гриня удивленно воззрился на побледневшего Саву, все еще не понимая причины упрямства. Сава — тихоня, размазня — и вдруг такой номер откалывает. Тут что-то не то. Кашин, почувствовав, что спор такой может закончиться ссорой, решил действовать убеждением.

— Послушай, Сава, — начал он мягко, — ведь если мы поедем через Прорву...

— Мы поедем только через Прорву, — жестко и решительно повторил Сава.

— Но почему?

Сава вдруг посмотрел Грине в лицо. И Кашин увидел в его глазах и упрямство, и мольбу, и непоколебимую решимость.

— Ты что... забыл? — выдохнул Сава. — В Белых Зорях мой дом.

И тут-то Гриня вспомнил все. Мгновенно. Что друг его — сын белозоринского попа — еще с зимы бойкотирует родной дом.

— Слушай, Сава, — зашептал он. — Да мы не будем заезжать к попу. На кой он нам? Остановимся в волисполкоме.

— А мать?

— Что «мать»?

— Мать, как узнает, что я в Белых Зорях, да она, знаешь...

— Мда, — согласился Гриня. — Мать, конечно, в покое тебя не оставит. Ей до мушки наша классовая принципиальность. Что же делать? — Кашин наморщил лоб, придумывая выход из положения.

— Едем через Прорву, — сказал уже спокойно Зорин. — А там опять свернем на калмыковскую дорогу. Мы ж благодаря этому обойдем стороной банду. Митрясов-то тоже на Зори махнул.

— Эх, что мне с тобой делать, — вздохнул Гриня. — Прорву так Прорву. — И тут же скаламбурил, улыбнувшись: — Может, через Прорву прорвемся и к Лагутину.

— Вот именно, — обрадовался Сава. — Я ж тебе это и говорю.

Они вернулись к возу уже примирившиеся. Еще подходя, Кашин махнул вознице:

— Заворачивай на цоб.

Но Феня перевела свой тяжелый взгляд на Саву, ожидая команды второго начальника.

— Налево, налево, — подтвердил Сава.

— Вот так бы сразу, — проворчала Феня и ударила вола по правому боку. — Цоб, Сивый, цоб.

Дорога на Прорву была малонакатанной, заросшей густой щеткой конотопа. Сава, скинув ботинки, с удовольствием шагал босиком сзади телеги.

— Хорошо, — улыбался он.

Только Гриня был расстроен неожиданной сменой направления и сидел на возу нахохлившись, забыв даже про махорку.

Солнце, перед закатом, зарозовев, сплющилось и стало походить на пасхальное яичко. Оно уже не слепило, на него можно было смотреть. В траве сонно затюрлюкал перепел: «Спать пора, спать пора».

Было тихо и покойно. И все, что сегодня произошло, казалось Саве далеким и нереальным, будто приснившимся.

Потом солнце закатилось, но летние сумерки долго еще стояли над степью, окутывая даль таинственной дымкой.

— Золотой, — вдруг пробасила Феня, ткнув палкой вперед. — Скоро Прорва.

— Где? Что? — встрепенулся Гриня, толком и не сообразив, куда и на что указывала Феня.

— Эвон, лесок. Его у нас Золотым зовут.

Впереди с левой стороны от дороги действительно надвигался темный лес.

— А почему его Золотым зовут? — спросил Гриня.

— А кто ж его ведает? Говорят, годов тридцать тому здесь разбойники у купцов золото отобрали.

Лес был шагах в ста от дороги. И в ночном полумраке темнел он таинственно и загадочно. На его мрачном фоне они не сразу заметили людей, направившихся им наперерез. Их было двое.

И только незнакомцев заметили ехавшие на возу, как оттуда сердито крикнули:

— А ну, стой!

Убежать на ленивом воле было невозможно, и Феня остановила Сивого.

— Тпр-р-р, — она обернулась и шепнула своим пассажирам: — Ежели что, скажите — к родным едете.

Кашин, увидев двух незнакомцев с ружьями на плечах, всерьез перетрусил и в сотый раз пожалел, что не имеет нагана. Но когда те подошли ближе, Кашин понял, что ошибся: на плечах у них были обыкновенные палки.

«Пастухи», — догадался Гриня, и на душе у него стало веселее.

— Кто такие? Куда едете? — спросил один из подошедших — здоровый, заросший мужик.

Кашин окончательно убедился, что незнакомцы — люди миролюбивые и скрывать от них ничего не надо.

— Мы уполномоченные, едем переписывать население в Калмыково, — сказал Гриня с плохо скрытой гордостью.

— Закурить найдется?

— Конечно.

Гриня достал кисет, курительную бумагу, насыпал на нее махорки, протянул мужику.

— Заворачивайте, товарищ.

Но мужик вдруг зло и сильно ударил Гриню по руке снизу, так что рассыпал не только махорку, но и бумажку выбил. Не успел Гриня и глазом моргнуть, как мужик выхватил у него кисет вместе со спичками. Его спутник проворно схватил с воза ботинки Савы и сказал ему с угрозой:

— Скидавай рубаху. Ну!

А тот, который просил закурить, вцепился Грине в ногу.

— А ну, живо сапоги!

— Так это ж ботинки, дяденька, — пролепетал Гриня.

— Все равно сымай, сволочь, — дядька ткнул под нос Грине свою дубинку.

Гриня суетливо стал дергать шнурки. Сава дрожащими руками ловил пуговицы косоворотки, они не слушались.

— A-а, черт! — Мужик нетерпеливо рванул Саву за грудки, посыпались пуговицы. — Сымай!

— Сейчас, сейчас, — лепетал Сава, начиная задирать на спине рубаху.

И грабители и ограбляемые забыли о вознице. А она вдруг поднялась во весь рост и, ахнув ближнего мужика палкой по голове, рявкнула:

— Ах вы, сбродни окаянные! Вы что ж с детьми творите! А?!

Вол, приняв крик хозяйки на свой счет, дернул воз и пошел. Феня по инерции шагнула через своих пассажиров, продолжая грозно вопить и крестить опешивших грабителей палкой.

— Лиходеи! Я вас, твари, в лепешку! Да как ваши зенки глядят бесстыжие!..

Вол, напуганный криком, резво шагал, увозя своих пассажиров от Золотого. Мужики и не подумали догонять. Они остались там, оглушенные. А Феня, стоя на возу, еще долго бушевала и бранилась, потрясая, как мечом, своей палкой.