С опозданием на много лет...
Шрифт:
Оксана отхлебнула из кружки. Кофе остыл.
…Почему у холодного кофе такой мерзкий вкус?..
Ее взгляд скользнул по стене со старыми фотографиями. И остановился на одной, где она еще семнадцатилетняя, в лучшей поре своей жизни.
…На этой фотографии я выгляжу счастливой. Может быть, я и не была счастливой в тот момент, но я верила в то, что буду счастливой. Сегодня я уже в это не верю. Как давно это было! Между мной сегодняшней и мной вчерашней — пропасть… Прежняя Оксана хотела жить, любить, мечтать, а сегодняшняя не хочет ничего. Только бы ее оставили в покое… Когда и в каком месте я совершила ту самую главную ошибку?.. Ну и запуталась же я! Не нужно было приезжать сюда. Ведь воспоминания детства — это запретная комната Синей бороды… как там?..«…открывайте
Оксана сидела и плакала. Она плакала от тоски по собственной молодости, которая давно уже прошла, от чувства бесконечного одиночества.
Тикали ходики, еще сильнее напоминая о быстротечности времени…
…Когда я работаю с компьютером и хочу удалить один из файлов, то меня спрашивают: «…вы действительно хотите удалить сообщения без возможности восстановления?..» Я соглашаюсь, теряя этот файл навсегда. Почему нельзя то же самое проделать с памятью? Стереть все начисто без возможности восстановления…
Оксана открыла письменный стол, все вперемешку: дневники, школьные тетради, учебники, открытки… Она взяла в руки свой дневник и открыла последний лист с ее стихами:
«…Два имени витают в воздухе, Два сердца бьются в унисон…»— Хрень какая! — рассердившись на что-то, зло произнесла Оксана. — Какой я была сентиментальной дурой!
Она развернулась и направилась к выходу. У двери она на секунду остановилась. Комната показалась ей душной, мрачной, загроможденной вещами. В спертом воздухе стоял удушливый запах старья и разложения…
— Соберу и сожгу все! Нужно покончить с этим местом! Навсегда! Ноги моей здесь больше не будет! Завтра день рождения отца, а потом я уеду. Отец не видит для себя никакого будущего потому, что зациклился на своих воспоминаниях… Если я останусь здесь еще ненадолго, то тоже свихнусь…
Она спускалась вниз по ступенькам, все еще разговаривая с собой:
— Не хочу больше копаться в нафталине моей памяти, — она остановилась и зло сплюнула. — Тьфу ты, как я заговорила! Нужно убираться отсюда, а то опять стихи писать начну…
…Встретились после долгой разлуки, а ведем себя так, как будто расстались вчера. Даже не пытаемся выяснить прошлые размолвки, а их накопилось столько. Столько нужно сказать друг другу, а мы все молчим. Кто прорвет первым этот заслон молчания?..
Оксана играла чайной ложкой, постукивая ей по ножке бокала. У нее полностью отсутствовал аппетит, чего нельзя было сказать об Насте. Она ела как заведенная, одна за всех. Взяв банку с кетчупом, она выдавила его в себе в тарелку, забрызгав все вокруг.
— Ты что, нарочно это делаешь? — закричала Оксана.
— Что я сделала? — запищала Настя. — Это — не я! Это — кетчуп!
— Это не кетчуп, а ты ешь так по-свински!
— Не по-свински, а по-свинячьи, — загундосила Настя.
Лавров положил вилку и засмеялся.
— Поощряй ее! Она только этого и ждет! — накинулась на него Оксана. — А кто будет стирать?
— Ты, — спокойно ответила Настя.
— Почему я? Если ты пачкаешь, то ты и стирай!
— Ты же моя мама…
— Ты считаешь, что мама только на то и нужна, чтобы убирать и стирать?
— Ага! Мамы для этого и нужны: стирать, убирать, да и поругать…
— Ты только послушай ее! Это — не ребенок, это…
— Какой-то кошмар! — продолжает Настя, подражая голосу и интонациям матери. — Я все твои фразки знаю. Тут ничего сложного.
— Я твои тоже, — обратилась она к Лаврову. — У нее словарный запас как у неандертальца: чел, лузер, гейм-овер, вкуснятка… Я в твои годы большим запасом слов владела. Я даже стихи писала…
— Стихи? О чем? — спросила Настя.
— О любви, — неохотно ответила Оксана.
— О любви? — засмеялась Настя. — К кому?
К моему папе?— Нет… не к папе.
— А к кому? — поморщилась Настя. — К другому дядьке?
— Как точно подмечено — к дядьке. Сегодня его другим словом и не назовешь, — усмехнулась Оксана, но заметив, что этим рассмешила Настю, крикнула. — Заткнись и ешь!
— Твой словарный запас, мамочка, тоже будь здоров: заткнись, иди играй, исчезни, испарись…
Оксана поглубже уселась в кресло-качалку на веранде и продолжила:
— …Летом была во Франции… в Эльзасе. Это винодельческий район. Мы путешествовали на машине. На каком-то отрезке пути мы потерялись и остановились у одного дома. Я вышла спросить, как выехать на трассу. Хозяин затащил нас к себе. У него виноградники. Нас посадили за стол. Угостили свежеиспеченным хлебом, сыром, дали попробовать вина. После такого гостеприимства пришлось купить у них с десяток бутылок. Дело не в этом… приятно было пообщаться… Он рассказал о своем бизнесе. У них виноградники уже несколько сотен лет и передаются от отца к сыну. Рецепт этого вина тоже передается из поколения в поколение. Они так гордятся своей фамилией, своим делом, своим вином… Мне было очень завидно. Они работают честно, не халтуря. Они не могут халтурить, так как это фамильное дело. Они уважают своих дедов, своих прадедов, которые все это начинали. Они не могут испоганить то, на что те потратили столько сил… У нас же ничего не передается по наследству, и мы ничем не гордимся. Наверное, поэтому мы и гоним лишь халтуру. Да и что мы можем передать по наследству? Наши долги? Наши грехи? Самое страшное, что мы не стыдимся этого. Для этих винодельцев трагедия: если был плохой год и вино не удалось, хоть это и не их вина. Мы же гоним халтуру везде, за что ни возьмись. Почему так? До революции в России бизнес тоже передавался по наследству. У нас тоже были корни, которые большевики обрубили в семнадцатом. У большевиков имелась идиотская теория — стереть все подчистую, а потом на пустом месте построить новое государство. Они так и сделали: все разрушили, а потом принялись строить государство на этой пустыне. И вот результат — оно стоит непрочно, потому, что держаться ему не на чем. Если у дерева обрубить корни, то оно не будет цвести. У дерева без корней и ветки будут чахлые, а вскоре оно и само зачахнет. Поэтому мы и живем — только бы с нас хватило, потому, что нам не нужно отвечать ни перед дедами, ни перед детьми. Живем как на постоялом дворе…
— Все-то ты понимаешь, во всем-то ты разбираешься, а все какая-то неприкаянная, — проворчал Лавров.
— Вот поэтому мне и трудно, что все понимаю. Бабе-дуре легче. А нас обучают, обучают, а потом мы, образованные барышни, копаемся в себе, критикуем все с неприкрытым цинизмом, подвергаем все сомнению. Благодаря этому я и с первым мужем ужиться не смогла, и со вторым…
— Я тебя никогда не спрашивал, почему ты развелась… — деликатно начал Лавров.
— Знаешь, папа, и рассказывать-то особенно нечего. Первый раз вышла замуж не по любви, а для того, чтобы избавиться от материнской опеки и отомстить тебе…
— Для чего нужно было мстить мне? — ничего не понимая, спросил отец.
— Потому, что я всю жизнь только и делала, что мстила тебе. Всю жизнь я пыталась всем отомстить, чего-то доказать… В первый раз хотелось поиграть в свадьбу — белое платье, фата… Брак был глупый, детский, ведь мы только что закончили школу. Он на юридическом факультете, а я на филфаке…
Она остановилась, перевести дыхание, отпила глоток вина и продолжила:
— Со вторым мужем все было расчетливо, как открытие нового концерна. Я все просчитала, взвесила все «за» и «против». Не нужно любви… любовь со временем все равно уходит. Пока ты любишь, ты слепа. Но любовь ушла, и ты видишь все недостатки твоего партнера: не тот статус, не та должность, не та зарплата, не те привычки. Игра в любовь — это в прошлом… Всегда один и тот же сценарий: сумасшедшая любовь, гулянья под луной, бессонные ночи… потом любовь куда-то уходит, а вместо этого — обиды, измены, развод, дети кочуют от отца к матери, — вздохнула она. — Один и тот же сценарий…