С престола в монастырь (Любони)

— Будто, кроме него, никого нет? — подхватил старый Варга. — Князей разве мало?

— Не князей, а людей!.. — волнуясь, вскричал Войслав. — Прежнюю храбрость убили Пясты… сделали из нас рабов… мужества нет… все пугливы… пойдут, куда велят, на кого повелят, на родных отцов даже.

— Неправда! — воскликнул Варга, вскочив со своего места. — Плохо наш народ знаешь! Еще не все обузданы, как тебе кажется… в лесах живет прежняя свобода и старые обычаи… как раньше, собираются на вечах и не позволят гнать себя, как стадо…

Начали разговаривать о судьбе полян и о грозящей им опасности; Любонь меньше всех вмешивался. Наступила ночь, когда, наконец, Варга встал от стола.

— Темная ночь, но я дороги хорошо знаю… вам и мне лучше ходить ночью, чем днем. Пойдем… найдем ночлег.

Когда Войслав и Варга стояли уже на пороге, Любонь, вдруг загородив им выход, сказал:

— Знаете старого Любоня! Я пойду с вами! Не обращайте внимания на то, что Мешко захочет перетащить меня на свою сторону и что я ему кланяюсь… Если будут вам нужны люди, возьмите меня и моих воинов…

И крепко пожал руку Войслава.

— За сыном наблюдай! — напомнил Войслав.

— Не бойся, я о нем не беспокоюсь.

Любонь проводил обоих до ворот. Варга пошел вперед, а Войслав за ним верхом на лошади, и вскоре оба исчезли в ночной темноте.

XI

Когда кончалась жатва, и с полей был убран весь хлеб, обыкновенно начинались осенние празднества, приносились жертвы богам и воссылались благодарственные молитвы. Дня для них обозначено не было, и в каждом селе и деревне и в больших дворах выбирали для такого праздника день по собственному усмотрению, и устраивались они по мере сил и возможности то очень пышно, то поскромнее. Заготовлялись в большом количестве пиво и мед, а молодежь, пользуясь случаем, выбирала себе девушек, так как свадьбы по большей части устраивались осенью и зимою, когда земля была вспахана, посевы были сделаны и все полевые работы закончены.

Обычай празднования уборки хлеба с полей сохранился и при княжеских дворах, и там устраивались пиршества для рабочих и всей молодежи, а кудесники в кумирне предсказывали и приносили жертвы.

Так и в этом году Мешко раньше, чем обыкновенно, пригласил в замок всех старшин и богатых землевладельцев, и хотя вся уже страна была полна слухами о его женитьбе на христианке, он держал себя по-старому и не подавал вида, что вскоре все должно измениться.

Хотя не принято было приглашать старшин на осенние, как бы народные, праздники, но Мешко объяснил свой приказ явиться в замок желанием посоветоваться в виду того, что собирается пойти походом на немцев и сделать набег на маркграфа Герона.

День назначили накануне полнолуния и разослали гонцов к крупным и мелким землевладельцам с извещением о предстоящих в замке празднествах.

Были приглашены семьи Яксов, Леливов, Пораев, Гржималов, Годзембов, Каниовов и других старинных родов.

В замке со дня приезда Мешка из Праги ничего не изменилось. Своих жен не отправил обратно к их родителям, а даже взял себе для виду седьмую, и капризная Лилия должна была уступить место прелестной Любаше, дочери богатого землевладельца, едва вышедшей из детства и бывшей, точно распустившийся бутон розы. Место Стогнева занимал теперь Доброслав — и много каких-то неизвестных никому людей вертелось по замку, но свита, стража и войско были те же. Для воинов князь стал еще щедрее, и ясно было, что он старался расположить тех в свою пользу. Несколько раз он заходил в кумирню, разговаривал с бывшими на чреде жрецами. Жертвы для кумирни по старому обычаю посылались из замка, и те, кто ими пользовался, не позволяли ни говорить, ни даже подозревать Мешка в измене старым богам.

Но все-таки были другие признаки каких-то тайных приготовлений. Несколько невоенных людей, прибывших из Чехии, поселились в замке. И князь часто с ними беседовал.

Еще до начала праздника жатвы Мешко, или по собственному наитию, или же по просьбе Доброслава, послал гонца в Красногору за Властом.

Но Власта все еще держали в яме, и об этом никому нельзя было вспоминать; чужим старый Любонь рассказывал, что сына с женою поселил на земле, которой владел где-то в лесах за десятки верст от Красногоры. Когда пришел слуга Мешка с требованием, чтобы Власт отправился на Цыбину, старый Любонь ответил, что не так-то легко ему послать теперь за сыном, который живет в десятках миль от отцовского дома. Но, подумав немного, старик оделся и вместе с княжеским слугой отправился в Познань в замок князя.

Мешко тотчас его принял, и, когда старик покорно и низко кланялся ему в ноги, князь спросил:

— А где же ваш Власт?

Доброслав присутствовал при свидании.

— Милостивейший князь, — проговорил Любонь, стараясь показаться веселым. — Да мой Власт уже женился и занимается хозяйством, а то ведь я уже стар и мне нужна помощь.

Мешко остолбенел и посмотрел на Доброслава, который ему так много говорил о миссионерском призвании Власта и об его священническом сане. Хотя в эти времена священникам не возбранялось жениться, но Власт был монахом, о чем Доброславу было хорошо известно, а принадлежащие к монашеским орденам давали обет безбрачия.

Изумление отняло у присутствующих способность говорить. Любонь почувствовал, что ему не верят.

— Милостивейший князь, — проговорил он, — не идет мне вам лгать и правду скрывать. Мой сын вернулся от немцев не нашим, обратили они его в свою веру — не хотел он ни жены, ни хозяйства. Пришлось заставить его, и должен был слушаться, а я ему выбрал прелестную девушку, возле которой он обо всем забудет.

— И вы его женили? — спросил изумленный и даже испуганный Доброслав. — Или он женился по доброй воле?

— Немного сопротивлялся, — ответил ему Любонь. — Но ведь я его отец и имею власть над сыном; впрочем, жена с ним ладит.

Старик как-то странно рассмеялся; Доброслав молчал, и князь тоже ничего не говорил, но как-то угрюмо смотрел на старика.

— И давно это случилось? — спросил князь.

— После вашего приезда, когда вы, милостивейший князь, изволили отпустить его ко мне. Я ему не дал много времени на размышления.

Князь, очень милостивый для старика Любоня, на этот раз не оказывал ему обыкновенного расположения и, поговорив еще немного, отпустил его.

Что князь думал об этом, никому не было известно, так как князь не имел обыкновения доверяться третьему лицу; но Доброслав, который глубоко был убежден, что Власт не отречется от своей веры, был не только изумлен, но и глубоко страдал за него. Он не понимал, как этот набожный юноша, который готов был за веру пойти на костер, так скоро поддался искушению. Доброслав страстно желал увидеть Власта, но знал, что это невозможно.

Мешко, намеревавшийся пригласить и старого Любоня в числе прочих стариков на празднества, поговорив с Доброславом, не сделал этого. Любонь это страшно почувствовал, но, не давая знать этого, уехал обратно в Красногору.

Наступил назначенный день для съезда. Накануне уже прибыл Сыдбор со своими людьми, и собралось много войска. Делались приготовления для приема важнейших поселян, владетелей и землевладельцев. Мешко любил и умел принимать по-королевски и показывать свою мощь.

С утра уже замковый двор, городок, поле у крепостных стен — все было усеяно воинами Сыдбора и других владетелей. Насчитывалось несколько тысяч людей, как будто перед большим походом. Для них здесь жарились целые туши быков и стояли большие ведра с пивом.