С тобой моя тревога

Не хотелось думать, что с Ольгой могло что-то случиться. Неужто не доехала до завода? Проще всего было наведаться к девчатам, спросить, не получали ли они вестей от Лиховой. Но боязнь судов-пересудов удерживала Василия.

Грисс не только тревожился. С каждым днем псе сильнее было желание видеть Ольгу — диковатую, то настороженную, то по-детски доверчивую, открытую — такую, от которой не знаешь, что можно ожидать в следующую минуту.

Все вечера Василий отсиживался дома, рисовал. Портрет Ольги не получался.

Сегодня он вернулся с работы как всегда, поджарил себе яичницу с колбасой.

— Пойдем, Найда, гулять, — решил Василий после ужина. — Пойдем навестим старика. — Он оделся, накинул собаке на шею широкий кожаный ошейник с уже пристегнутым стальным поводком. Найда успела лизнуть ему руки, и Василий вытер их о ее густую гриву. — Ну-ну, без глупостей, дурочка!..

Они вышли на улицу. Из водосточных труб капало, но уже начинало подмораживать. Свет из освещенных окон падал на тротуар, сквозь голые ветви деревьев были видны яркие звезды. Ущербная луна должна была взойти много позднее.

На остановке стоял пустой городской автобус, шофер в ожидании пассажиров читал книгу.

В дежурном магазине Грисс купил пару лимонов.

Андрей Михайлович обрадовался гостю, засуетился.

— Сейчас чайку попьем, на газ поставлю, через три минуты вскипит.

— А я лимоны прихватил по дороге, — Василий вытащил из кармана и положил их на стол.

Найда увязалась за стариком. Тот почесал ей за ушами, она зажмурилась, заурчала от удовольствия. Василий порылся в пластинках, поставил ту, что слушали прошлый раз, присел у проигрывателя.

— Скучно, Андрей Михайлович, — сказал он, вздохнув, когда игла заскользила по последней пустой бороздке. — Время тянется…

Андрей Михайлович умел поддержать беседу одним кивком головы.

— Два письма послал… Молчит.

— Позвонить надо.

— Куда звонить? В цех — не дозвонишься. Хоть бы узнать, что все в порядке.

— Это просто сделать. Позвонить директору или в отдел кадров… Зайди к Сергею Петровичу, попроси навести справку.

— Сергей Петрович уехал. Дня через два вернется, если не задержится.

— А кто вместо него?

— Каюмов… Неудобно просить. Вроде по личному делу.

— Гляди… Могу и я. Мне удобно…

— Спасибо. Хоть знать, что здорова… — Василий даже Андрею Михайловичу не хотел признаться в боязни, что ее нет на заводе.

— Завтра зайду к Каюмову, — пообещал Андрей Михайлович. — Ты вечером загляни…

— Знаете, где я был на той неделе? — спросил Василий, когда они сели за стол и старик стал разливать по пиалам чай. — С Одинцовым в гости ездил. Ну, с одним из этих троих, который помоложе. Познакомился на воскреснике со студенткой. К ней возил его. Как раз в тот день, когда Одинцов шестерню сваривал… Он же красивый, чертяка! А Лариса, Ларисой ее зовут, молодая мамаша. Сынишка у нее. Ждала. Угощений наготовила.

— Она, видимо, не знает о его прошлом? — заметил Андрей Михайлович. — А то, может, и на порог не пустила бы…

— Вы же Лихову приняли, Андрей Михайлович!

— Что я!.. Я — другая статья! Она с тобой пришла… Да и не потому даже. Ведь ты, Василий Александрович, думал о том, как сложатся ваши отношения с Ольгой. И Ольга имеет возможность подумать. Она знает о том, что тебе все о ней известно… А эта студентка… Обманывает он ее. Парень, что и говорить, он видный, может заморочить голову женщине, а потом?..

— Я тоже об этом подумал. А что делать? Ее предупредить? Допустим, она перестанет с ним встречаться. Он спросит, почему? Если она ему правду скажет, каково ему будет? Не получится так, что я ему сам не поверил и ей подсказал?.. А ему эта вера больше всего сейчас нужна.

— А если ты ему посоветуешь обо всем рассказать Ларисе? Объяснить, что так будет честнее. Пусть сам. Если хватит мужества — для него лучше будет. Еще одну цепь, связывающую с прошлым, порвет…

— Это верно. Поговорю. Повод удачный подвернется — поговорю.

— Да, дело щекотливое, Василий Александрович! Как бы дров не наломать…

— Ладно, подумаем. — Василий взглянул на часы. — Давайте концерт послушаем. Из Московского театра эстрады сейчас передавать будут.

— С удовольствием, — согласился Андрей Михайлович.

Василий поднялся, подошел к приемнику, стал ловить Москву…

По просьбе Каюмова Одинцов работал в выходной. Нужно было скорее довести венцовую шестерню «до ума», как сказал начальник цеха. Работы часа на три, но зато уже в понедельник можно было опробовать прочность сварки и, если выдержит нагрузку, оставить ее под вторым, резервным, смесителем.

Одинцов пришел в цех рано. Столовая не работала, и он принес с собой завтрак и сифон с крем-содой.

— Изжога у меня. Врач велел пить содовую воду, — объяснил он в проходной.

Сперва драчовым напильником, а потом личным он снял наплывы лишнего металла. Труднее всего было точить между зубцами. По краям сварки металл отливал сине-фиолетовыми разводами. В тумбочке у бригадира Одинцов достал фарфоровую кружку и между делом пил шипучую воду из ребристого тяжелого сосуда.

Сифон ему накануне занес в общежитие Дурнов.

— Некогда мне, — попытался не очень решительно отказаться Иван. — Работы по горло.

— В передовики лезешь? — насмешливо произнес Дурнов. — Своих забывать стал? А уговор?! Ты же обещал, Цыганок!.. Не бойся! Сказал, что возьму в долю, — значит, точно! Мое слово дороже золотого… Так сделаешь? Слово дал…

— Сделаю, отвяжись только.

— А что в ударники коммунистического труда пробираешься — верно делаешь, — ударил ладонью по плечу Одинцова, подмигнул: — В нашем деле быть на хорошем счету — как паспорт запасной. Старайся, вкалывай!

Они разговаривали в конце коридора, у окна, выходившего во двор, чтоб их никто не мог услышать.

— Так что, договорились, железно? Только живее оборудуй…

Иван допил сельтерскую, внимательно осмотрел пробку сифона. Решил, что начинить посудину кислородом — дело плевое, стоит подогнать пробку под размер вентиля кислородного баллона в том месте, на которое накручивается манометр, и изо всех сил давить пробкой против струи кислорода. Иван подошел к запасному баллону с кислородом, примерил горловину сифона: «Так оно и получится». Он еще посидел, покурил, провел ладонью по лбу, по щекам. Кожа перестала шелушиться, Иван уже два раза побрился с тех пор, как утихла боль от ожогов.