С точки зрения Карфагена: Финикийцы и Карфаген

Это поможет нам разобраться в дальнейших событиях, оказавших влияние на судьбу Финикии и всего Средиземноморья в целом.

Выдающийся ассириолог Адольф Лео Оппенгейм в книге «Древняя Месопотамия. Портрет погибшей цивилизации» обращает особое внимание на контрасты ассирийской истории — периоды резких взлетов и могущества сменяются временами столь же глубокого упадка. Вот что говорит Оппенгейм по этому поводу:

«...Путем проведения ежегодных походов ассирийским царям, начиная от Арикденили, удалось создать ряд более или менее эфемерных империй. Они часто внезапно распадались — обычно со смертью царя-завоевателя, но завоевания возобновлялись, и они расширялись снова и снова, а их организация становилась более тщательной. Способность быстро восстанавливать свои силы и увеличивать свою мощь следует считать столь же типично ассирийской чертой, как и удивительную нестабильность структуры управления».

Последние слова являются ключевыми для понимания особенностей Ассирии, как первопроходца на имперском поприще. Центральной проблемой являлась крайняя неустойчивость и малая эффективность государственного механизма, постоянно дававшего серьезные сбои, которые приводили к удручающим последствиям.

Да, ассирийцы «изобрели» империю как тип государства, однако они не додумались до, казалось бы, совершенно очевидной вещи: инкорпорации новых владений в состав метрополии. Система расширенного воспроизводства развивалась строго в ассирийских землях и ближайших окрестностях, а вот наладить устойчивую и разумную экономическую эксплуатацию завоеванных территорий у них никак не получалось.

Это в отличие от куда более позднего Рима, где сперва Сенат, а затем императоры, отлично понимали, что новые владения должны приносить постоянную прибыль, а население что Галлии, что Испании или римского Египта обязано являться таким же производительным ресурсом, как и обитатели собственно Италии. Для этого необходимы стабильность, мир, разумное управление, единое законодательство и развитые коммуникации.

Империя для поддержания своего благосостояния и существования обязана выработать механизм системной эксплуатации завоеванных земель с наивозможно устойчивым развитием и преумножением ресурсов — от сельскохозяйственных и промышленных, до людских.

Охота на Льва. Барельеф из Ниневии.

В среднеассирийский период (1392—935 до н.э.) дело обстояло ровно противоположным образом — ассирийцы не смогли (или не захотели по неясным нам причинам) выстроить схему при которой материальные блага изымались бы в пользу метрополии экономическими методами — через постоянные налоги, пошлины, торговлю и привлечение покоренных народов к производству.

Доход в казну, немалый, но к сожалению, разовый, составлялся из контрибуций — мы помним о фантастически щедрых дарах финикийских городов царю Ашшурнацирапалу II, пришедшему в 868 году до н.э. на побережье Средиземного моря. Тогда дело обошлось сравнительно благополучно, без ненужных жертв в Тире и Сидоне, жители которых решили безропотно покориться завоевателю.

Экономической основой Ассирии являлась порочная схема сбора единовременной дани с покоренных народов, а не концепция постоянного, введенного в систему и упорядоченного общего управления, позволяющего всегда и в любой момент контролировать любую завоеванную область в политическом и торгово-промышленном плане, основываясь на стабильных колониальных властях, назначенных из центра и ему же беспрекословно подчинявшихся.

При всех своих доблестях в битвах ассирийцы (а они на самом деле отлично умели воевать!) решили, что покорившиеся им племена смирятся. Некоторые, как финикийцы, предпочли откупиться и молча принять новую власть. Другие пытались бороться.

Встречая вооруженное сопротивление, Ашшурнацирапал II действовал крайне радикальными методами:

«...Я взял город, перебил множество воинов, захватил все, что можно было захватить, отрубил головы бойцам, сложил напротив города башню из голов и тел, сложил башню из живых людей, посадил людей живьем на колья вокруг города, юношей и девушек его сжег на кострах».

Это фрагмент вполне банального для тех времен «самовосхваления» царя — все деяния ассирийских владык старательно записывались клинописью от первого лица и описаний таких вот сомнительных подвигов до нас дошло предостаточно. Есть и художественные приложения к текстам — например барельефы в Ниневии, со сценами посажения на кол пленных, сдирания с них кожи или закапывания живьем.

Тиглатпаласар III. На заднем плане на колах развешаны пленные.

Со своими бунтующими подданными Ашшурнацирапал был не менее строг:

«...Царь получил сведения о восстании ассирийских поселенцев в крепости Халцилуха, что южнее современного Диярбекира. В свое время эту опорную точку населил жителями Салманасар I. Теперь же местные ассирийцы во главе с начальником поселения Хулаем отложились от Ашшура и вознамерились захватить царский город Дамдамуса. Подобная дерзость требовала примерного наказания. Собрав колесницы и пехоту, Ашшурнацирапал перевалил через горы Кашйяри, осадил и стремительной атакой взял город Кинабу — твердыню восставших. 600 мятежников поплатились жизнью в бою, и им, в принципе повезло, так как 3000 пленных были преданы огню, победители надругались над девушками и даже над юношами. С главаря мятежников Хулая была содрана кожа»^[19].

Или вот еще сходная цитата из «самовосхвалений» этого государственного деятеля, рядом с которым отечественный Иван Грозный выглядит сущим филантропом, прекраснодушным либералом и покровителем вдов и сирот:

«...Многих людей живыми захватил я в руки — одним я отрубил кисти или пальцы, другим отрубил носы, уши их, многим людям ослепил глаза. Город разрушил, снес, сжег в огне и пожрал его...»

Сценарий везде был одинаков: горы трупов, отрезанные головы, исключительные насилия, огромные костры. Даже для Древнего мира, где беспощадность по отношению к провинившемуся индивиду или побежденному врагу была делом привычным и само собой разумеющимся, не вызывающим оторопи и ужаса у широкой общественности, ассирийские жестокости выходили из ряда вон и переступали все границы приличий.

Отдельно заметим: ассирийские цари даже не пытались пресечь безобразия, чинимые войском при захвате вражеских городов, а всячески эти бесчинства поощряли, одобряли и культивировали, затем подробно описывая массовые зверства и эпические по масштабам карательные акции в своих «самовосхвалениях».

Спрашивается: в чем причина? Почему именно Ассирия навеки получила дурную славу главного пугала Древнего мира? Самого жестокого и бесчеловечного государства своей эпохи? Настолько жестокого, что римляне, никак не отличавшиеся сентиментальностью и голубиной кротостью, покажутся сияющим образцом великодушия и благородства по отношению к поверженному противнику?

Ответ кроется в функциональной импотенции Ассирийского государства — могучего, агрессивного, способного буквально воскреснуть из пепла после тяжелейших поражений, вновь накопить силы и со всей новоявленной мощью обрушиться на вчерашних противников.

Могучего, но не осознавшего фундаментальной важности мирной экономической инкорпорации захваченных территорий. Завоевал? Прекрасно, честь тебе и хвала за доблесть в бою! А теперь изволь организовать на новообретенных землях устойчивый промышленно-аграрный рост, привяжи новых подданных к метрополии самой важной ниточкой — золотой. Обеспечь стабильность и безопасность. Воспитай грамотные управленческие кадры.