С улыбкой трупа

Поэтому Черский продолжал таскать по миру свой живой труп, а вокруг него происходили разные события.

Как ни странно, тело продолжало обеспечивать свое выживание.

Мозгам (а они тоже часть тела) хватило энергии, чтобы сообразить: охотились, конечно, за ним. Нэнэ, очевидно, погибла случайно – потому что кому она нужна, – и от этого ее смерть выглядела особенно чудовищной. Их просто перепутали, и исполнитель был настолько глуп, что действительно не стал проверять, в кого стреляет. Похожая куртка – и ладно.

Но кто же мог это сделать?

Конечно, Черский перебил в родном городе немало врагов – так что могло показаться, что в живых никого не осталось. Но он знал, что это не так. И дело даже не в том, что кто-то выжил и мстил. Если кто и уцелел – то, скорее всего, будет прятаться по глухим вонючим углам. Так разбегаются тараканы, когда на кухне включают свет. Тот, кто пытался его достать, мог вообще быть человеком посторонним. Могло быть и так, что Черский никогда его даже не видел.

Неизвестный враг устроил это просто потому, что хотел показать – никому не дозволено отстреливаться от новых хозяев жизни. А может, просто потому, что мог. Потому что, как учит нас мудрый каракалпакский народ, «много, много на свете зла!» (он проходил что-то такое на культуре народов СССР, но не запомнил подробностей).

Но надо было выдвигаться прочь. Очень скоро узнают, что замочили не того, что нанесли только рану, и теперь эта рана будет болеть, гноиться и взывать к мести. А значит, они вернутся, чтобы исправить, – не потому, что такие вот педанты, а из страха за собственную шкуру. И в этот раз будут работать тщательнее. Сделают все, чтобы он заведомо не смог встретить их во всеоружии.

А он был не против их встретить во всеоружии. Очень не против.

Он не знал, как они его нашли. Не сомневался, что со временем его снова найдут.

Но он мог выиграть время. И знал, что в этом и скрывается его смертоносный шанс.

Прежде у него тоже не было шанса. И тем не менее он смог. Хотя, конечно, чудо, что смог из этого вынырнуть, а не получил высшую меру. Смертная казнь у нас вроде бы еще есть и иногда даже применяется – хотя те, с кем он воевал, не особо ее опасались.

Но надо помнить, что смерть все же настигла этих бесстыжих бандитов…

А пока ему надо было подыскать другую квартиру. В прошлый раз этим занималась Нэнэ, так что если бы не та самая анестезия, его бы точно стошнило от этого процесса.

Да, непростое это дело. В самом начале пути он даже звонил с почты в прежний город, кому-то из прежних знакомых. В последний момент он сообразил, что лучше сделать вид, что они с Нэнэ просто расстались, и он ушел – а не она от него ушла, причем на небо.

Его собеседник, человек адекватный и вроде как даже опрятный, посоветовал ему походить по спальному району, поспрашивать у бабушек у подъездов. Вдруг кто-то сдает. Или там объявления почитать, их возле подъездов вешают…

– Ты хоть раз так снимал жилье? – перебил Черский.

– Нет, ну я нет, но, наверное…

– ДЕГЕНЕРАТ! – рявкнул Черский и лязгнул трубкой так, что телефон загудел.

Он помнил какой-то офис, чистый, но совершенно пластиковый. Он не помнил даже, какая станция метро, – только знал, что идти от нее пришлось еще долго по широкому и совершенно пустому проспекту. И было непонятно, зачем строить такие широченные проспекты, если по ним все равно никто не ходит.

Но теперь был в офисе. Вышла женщина с презрительным лицом, села по другую сторону стола, совсем недосягаемая, и положила перед ним типовой договор,

Черский прочитал сумму. Она была большая, но подъемная. Потом спросил:

– И что я за это получу?

– Мы предоставим вам список доступных квартир… – заговорила женщина. Голос был на редкость презрительным. Мало того, что пришел, – так еще деньги не сразу отдаешь.

Он, как и прежде, ничего не чувствовал, но отточенный журналистикой ум с ходу разгадал схему. Сейчас он подпишет и заплатит, потом ему дадут список каких-то квартир – и ходи, родной, потому что адреса хорошо если существуют и взяты из телефонного справочника.

Самое обидное, что их не за что привлечь, даже если бы у нас законы как-то работали. Формально они ничего не нарушали, оказывали услуги по консультации. Он покупал у них список квартир, и может быть, какая-то из них и правда сдается. Они могут сказать, что были уверены – сдаются все. Они же не сторожа этим квартирам.

Доход мелкий, но надежный. Курочка по зернышку клюет.

Платить деньги было тут не за что. Но просто уходить как-то глупо. Поэтому Черский нашел другое решение: пододвинул договор, сделал вид, что читает, – потом взял страницу, разорвал и бросил прямо в лицо оторопевшей презрительной женщине.

Без единого слова поднялся и вышел.

Ноги несли его куда-то в центр, вдоль трамвайных рельсов. Потом он увидел синие с белым многоэтажки, похожие на куски разрезанного карданного вала, и опознал район Комаровского рынка.

– Слышь, мужик, инструмент нужен? – вдруг спросил его какой-то хмырь с тупой небритой рожей и в спецовке.

– Чего? – спросил Черский.

Он уже опасался, что этот великовозрастный долбак и вправду прямо на улице расстегнет ширинку и достанет свой инструмент, а потом начнет ржать дебильным смехом, и ничего ты ему не сделаешь – но мужик в спецовке и правда протянул коробку с какими-то неведомыми инструментами, от которых еще несло заводской смазкой.

– Вот, только сегодня вынес. За недорого отдам.

Черский зашагал дальше.

Чем ближе становился рынок, тем гуще становилась толпа и тем больше странных личностей в ней попадались. Бабки в платках и мужики, обожженные жизнью, одуревшие подростки и неожиданно опрятные дамы. Какая-то женщина на пороге старости стоит столбом прямо посреди тротуара и срывающимся голосом поет неведомые пятидесятнические псалмы, а потом добавляет: «Слава Иисусу! Слава Господу нашему!» Проталкивались сквозь толпу суровые бритые громилы в черных кожанках со сверкающими, словно хромированными, застежками-молниями и синими татуировками на пальцах. А под ногами в картонных коробках трепетали белоснежные кролики.

Как ни в чем не бывало, текла мимо него река человеческая, каждый в ней жил своей жизнью, и никакой общественный катаклизм не мог заставить ее пересохнуть.

Даже под немцами наверняка все так же текли человеческие толпы, несмотря на комендантский час и профилактические виселицы. Но в те времена на месте нынешней Комаровки было гнилое болото с жабами и комарами.

Чуть дальше была совсем толкучка, где с картонок продавали все что угодно, не хуже, чем на легендарной толкучке в Жадине. Там, кажется, можно раздобыть даже оружие. А может быть, даже отыскать кого-то из сослуживцев по Афганистану – потому что кому ж еще оружием торговать…