С вождями и без них

Президент России попросил Президента Союза "благословить на царствие". Разговор в пересказе Горбачева был любопытный.

"- Не следует ли организовать прямую трансляцию церемонии на Красную площадь?
– спросил Ельцин.

– Зачем? И так ведь будут передавать по телевидению, а в этом случае получится столпотворение, не дай бог, новая Ходынка.

– Не следует ли дать залп из 24 орудий?

– Хотел сказать: "Ворон распугаешь и людей насмешишь", но он ведь обидчив. Я его начал отговаривать.

– На чем присягу принимать, на Конституции или Библии?

– Понимаешь, Борис Николаевич, покажется странным, если на Библии, ты ведь не шибко верующий.

– А как же в США присягают президенты!

– Так у них другая культура, традиции. К тому же в России миллионы мусульман, они обидятся: почему не на Коране. Или еще евреи - на Торе".

– Какие амбиции, - вздохнул Горбачев, - и простодушная жажда скипетра. Как это совмещается с политическим чутьем - ума не приложу. Однако, черт знает, может быть, именно в этом секрет, почему ему все прощается. Царь и должен вести себя по-царски. А я вот не умею.

Лето 1991-го было относительно спокойным в отношениях двух лидеров. Они, правда, не раз схватывались при отработке текста Союзного договора, но с помощью Назарбаева и других участников новоогаревских "сидений" удавалось найти компромиссные решения. Раза два даже пообедали и, чокаясь, пообещали друг другу лояльно сотрудничать в рамках создаваемой федеративной государственной структуры. Горбачев поверил. И только после августа стало выясняться, что параллельно с "новоогаревским процессом" велась интрига, имевшая целью сорвать подписание Союзного договора. Или добиться внесения в него поправок, которые свели бы полномочия союзных органов к прерогативам Европейского Совета. Ельцин, Кравчук и Шушкевич готовили свой вариант антисоюзного заговора, и, опередив их, гэкачеписты только сыграли им на руку.

Горбачев проиграл, хотя явно превосходил своего соперника и находился в несравненно более сильной исходной позиции. В свое время ему писала одна доброжелательница: "Михаил Сергеевич, вы сильнее Бориса Николаевича, сделайте первый шаг, протяните ему руку. Ведь ваш спор может повлечь за собой раскол страны и гражданскую войну. Не допустите этого!"

Сделав эту выписку, я подумал, что здесь, как нередко бывает, перепутаны причины и следствия. Конечно же, не взаимная неприязнь Горбачева и Ельцина грозила вызвать национальный раскол. Наоборот, глубокое расхождение в народном сознании проявило себя через отношения двух лидеров. Но в то время это была всего лишь смутная догадка, мне, как и многим другим, казалось, что для вражды нет серьезных оснований. Больше того, они вроде бы делают в конечном итоге одно дело - тянут страну из одного качества в иное, разрушают тоталитарную модель, строят, как могут, демократическое государство.

Эта точка зрения распространена и поныне. Девяносто процентов аналитиков и широкое общественное мнение видят разницу между Горбачевым и Ельциным только в том, что один более твердо и решительно проводил начатую другим политику реформ. Нечто вроде бегунов, передающих друг другу эстафетную палочку. Вот как излагает такую концепцию американский политолог Роберт Легволд: "И у Горбачева, и у Ельцина совершенно разная историческая роль. Михаил Горбачев был необходим как лидер, чья задача заключалась в том, чтобы начать преобразования в стране, приступить к демонтажу советской системы. Но, будучи человеком этой системы, он был ограничен определенными пределами. И когда жизнь стала обгонять его отношение к переменам, возникла необходимость в новом лидере, сознающем появление новых факторов в общественном сознании. Главными из них стали пробуждающийся национализм и обреченность Советского Союза как единого государства"*.

Таким образом, здесь "разная историческая роль" двух лидеров рассматривается в плоскостном плане - один сменил другого, пошел дальше. При этом Легволд указывает только на одну сторону дела, связанную с национально-государственным устройством. Между тем он мог бы добавить социальную сферу, в которой Ельцин по своему разумению или понукаемый окружением намного "опережает" Горбачева. Не успев избавиться от пресловутого Союзного центра, дав себе передышку после "взятия Кремля" всего-навсего пару недель, Президент России приступил к шоковой терапии в экономике; буквально схватив страну за шиворот, потащил ее, полуголодную, упирающуюся, не очень понимающую, чего от нее хотят, десятилетиями приученную жить по плану и повиноваться партии, к частному предпринимательству, всевластию банков и бирж, формированию заново отечественной буржуазии и вообще всему тому, что присуще, как говорили раньше, капиталистическим или западным, а теперь говорят цивилизованным странам.

Но вся концепция строится на ошибочной посылке, будто Горбачев как "человек Системы" не мог уйти за пределы ее притяжения, порвать пуповину, связывавшую с прошлым, а Ельцин смог. Для подобной "разности потенциалов" должны быть определенные психофизические предпосылки. А где они? Оба принадлежат к одному поколению, больше того, одногодки. Выросли в бедных семьях, в полном смысле выходцы из народа. Формировались в одной и той же политической атмосфере. Сумели подняться по лестнице партийной иерархии, а это требует определенного типа мышления и навыков, становящихся второй натурой. Что же касается образования, то у Горбачева, как политика, явное преимущество - он юрист в отличие от инженера Ельцина.

Могут возразить: какое все это имеет значение, тут ведь речь не о воспитании и образовании, а об умонастроении, политических убеждениях, наконец, свойствах характера и талантах, благодаря которым один становится трибуном, а другой писарем, один отважно штурмует небеса, а другой прячет голову под крыло страуса. Мало ли, что происходит из одного теста! Горбачев дотянул свою колымагу-перестройку до заставы, а дальше не смог - то ли выдохся, используя его собственное излюбленное выражение, "исчерпал потенциал", то ли не посмел, испугался. А вот Ельцин не побоялся, впряг свою медную грудь в постромки да рванул так, что страна понеслась вихрем к высотам цивилизации.

Это распространенное представление было бы недалеко от истины при одном условии - если бы Горбачев оказался действительно не в состоянии перешагнуть черту, которая в нашем мистифицированном общественном сознании отделяла социализм от капитализма. В действительности его можно обвинить в чем угодно, только не в догматизме. Находясь у кормила власти, он демонстрировал способность постоянно обновлять свою программу. Как всякий здравомыслящий человек и отменный прагматик, если на пути его возникают препятствия, не предусмотренные теорией, не отказывается их признать, а стремится обойти. Для твердолобых защитников "принципиальности" такая гибкость равнозначна предательству, по их разумению, лучше разбить голову о камень, чем допустить, что великий "картограф" ошибся, не обозначив его на данном месте. Но разве не так поступал Ленин, меняя "всю нашу точку зрения на социализм" всякий раз, когда это диктовалось здравым смыслом.

Однажды у меня с Михаилом Сергеевичем был длинный разговор на мировоззренческие темы. Он сказал, что почти во всех его беседах с руководителями зарубежных государств не обходится без обсуждения философских проблем, поскольку нет настоящей политики без надежной философской опоры. И хотя приходится иметь дело с людьми разных взглядов и убеждений, почти всегда есть возможность нащупать нечто общее.

– Не помню случая, когда я и мои собеседники не нашли бы общего языка. Трудней всего было с иранским президентом. Мы никак не могли понять друг друга, он - свое, я - свое, идем как бы на параллельных, не пересекаясь. Он мне начал всю мудрость Корана выкладывать, причем непререкаемым тоном. Я прервал: "Может быть, все-таки поступим иначе? А то ведь вы мне свое учение, я в ответ марксизм-ленинизм, так и будем друг друга поучать. Боюсь, мы для этого оба не в подходящем возрасте. Правильнее поговорить о государственных интересах. Убежден, что у Советского Союза и Ирана эти интересы во многом перекликаются, а то и совпадают". И дальше разговор принял деловой характер.

Но это исключение. Я нашел много общего, когда встречался с такими людьми, как Андреотти, Миттеран, Малруни, да и Тэтчер, Рейган, Буш. Хотя были поначалу острые стычки, спуска друг другу не давали, а все-таки нашлось немало тем, в том числе философских, по которым мы оказались близки.

– Михаил Сергеевич, а не считаете ли вы, что пришла пора всерьез двинуться навстречу социал-демократам, не ограничиваться разговорами о совместных действиях, совпадении взглядов "в некоторых сферах", общей борьбе за мир. Весь опыт нашего столетия показал, что именно социал-демократическая концепция жизненна. Наша партия тоже ведь возникла как социал-демократическая.