Сад лжи. Книга вторая
Шрифт:
Неужели прошло уже четыре месяца с тех пор, как он переехал в квартиру, которую снял в Бикман Плейс? Четыре месяца, как он спит один, возвращается домой, где его никто не ждет. Каждое утро, когда он спросонья заходит в ванную, ему кажется, что на пластмассовой штанге для занавески он увидит Розины чулки. А каждый вечер? Он открывал входную дверь, надеясь, что застанет ее в гостиной: она обовьет его шею руками и начнет рассказывать о каком-нибудь смешном случае, произошедшем по пути домой… Макс почувствовал сосущую боль под ложечкой.
Другие женщины? Ему вспомнился недавний случай, несколько недель
„Ну-ка хватит, прекрати! — скомандовал он себе. — Ты уже не маленький".
Макс усилием воли заставил себя оторваться от Розы и обратить внимание на ее подзащитную. Доктор Розенталь сидела подчеркнуто прямо, сцепив лежащие на коленях руки. Ее золотисто-каштановые волосы падали на спину и сияли так, словно щетка прошлась по ним не меньше сотни раз. С боков они были схвачены черепаховыми гребнями. На ней был простой, отлично сшитый льняной костюм песочного цвета и шелковая персиковая блузка. Никакой косметики, кроме бледно-розовой помады. Она показалась ему юной, маленькой, испуганной, несмотря на твердый волевой подбородок и выражение стальной решимости в глазах.
Макс почувствовал внутреннее беспокойство.
„Один-ноль в пользу истца, — подумал он. — Жюри присяжных наверняка хотело бы видеть на этом месте человека, которому они без колебаний могли довериться, случись с кем-нибудь из них прямо здесь сердечный приступ. А не эту пигалицу, выглядящую так молодо, что трудно поверить, будто она на самом деле врач со стажем, а не студентка медицинской школы.
За столом истца сидела женщина, наверняка мать Альмы Сосидо. Лет сорока или около того, с пышными формами, в дешевом цветастом платье, плотно обтягивающем ее толстую спину и грудь, так что видны контуры врезавшегося в тело бюстгальтера. На коленях у нее возвышалась огромная черная лакированная сумка; пальцы женщины нервно скручивали и раскручивали ее истрепанные ручки.
„Два-ноль", — внутренне застонал Макс, глядя на нее.
Громким монотонным голосом секретарь суда объявил:
— Заседание открывается. Продолжается слушание дела „Сосидо против Розенталь".
Члены жюри присяжных проследовали на отведенные для них места.
— Просьба отметить в протоколе факт присутствия на заседании всего состава присяжных и адвокатов сторон.
Гул голосов, шарканье шагов по деревянному полу, шелест снимаемых пальто постепенно стихли. Единственным звуком оставалось мягкое шипение пара в старомодных радиаторах и скрип половиц в коридоре.
— Доброе утро, дамы и господа, — приветствовал собравшихся судья Уэйнтрауб.
„Импозантная внешность у этого судьи, — решил Макс. — Правда, немного староват. Почти совсем лысый. Одышка. Явно неважное сердце. Наверно, скоро уйдет на пенсию".
— Мистер Ди Фазио?
Ди Фазио, который только что сел на стул рядом со своей клиенткой, дернувшись, вскочил на ноги. „Совсем как марионетка", — подумалось Максу.
— Ваша честь, — начал
Ди Фазио голосом, в котором явно проскальзывал акцент уроженца Бронкса, — я прошу вызвать для дачи показаний в качестве свидетеля доктора Дэвида Слоана.Макс повернул голову. Со скамьи в первых рядах поднялся высокий красивый мужчина и прошел на свидетельское место. На нем был хорошо сшитый темно-синий в полоску костюм в английском стиле, снова входящем в моду, и галстук с большим узлом. Длинные бакенбарды расширялись книзу. Глядя на его хлыщеватый вид, Макс решил, что этот тип наверняка ездит на „корвете" и слушает стереозаписи Мантовани. Но, Боже мой, надо отдать ему должное: он держится с такой подкупающей уверенностью, что присяжные, случись с кем-нибудь из них сейчас сердечный приступ, без колебаний вручили такому доктору свою жизнь… и так же без колебаний поверят его показаниям по делу о неправильном лечении. Горе тому, против кого он будет свидетельствовать.
— Доброе утро, доктор Слоан. — Ди Фазио расплылся в такой солнечной улыбке, словно за окном не льет противный холодный дождь (такого ноября Максу еще никогда не доводилось видеть).
— Доброе утро, — самодовольно улыбнулся Дэвид, встряхивая головой.
— Доктор, у вас есть подтвержденное законом право заниматься врачебной деятельностью в Нью-Йорке?
— Да, есть.
— Будьте добры рассказать нам об уровне вашей медицинской подготовки.
— Я учился и окончил Принстон. По окончании занимался микробиологией у Джонса Хопкинса. Затем изучал медицину в Колумбийском университете, окончил там Врачебно-хирургический колледж. Работал интерном в бруклинской больнице „Гуд Шепард" и был назначен главным акушером-гинекологом.
Ди Фазио облокотился на барьер, за которым стоял его свидетель, а другую руку засунул в карман пиджака: вид у него был такой, будто они со Слоаном два закадычных дружка, рассказывающих байки где-нибудь у себя на заднем дворе.
— Являетесь ли вы, доктор, членом каких-либо медицинских обществ?
— Безусловно. Я состою членом Ассоциации американских хирургов, Американского общества акушеров-гинекологов. Кроме того, я член Международной организации хирургов и Нью-Йоркского гинекологического Общества.
„Чересчур хвастлив. Прекрасно. Присяжным это наверняка придется не по вкусу", — подумал Макс.
— А сейчас вы не связаны ли с одной из больниц в черте Большого Нью-Йорка?
— Да, связан. В настоящее время я главный акушер у „Св. Варфоломея".
— И сколько времени вы работаете в этой должности?
— Полгода. До этого я состоял в штате Пресвитерианской больницы.
— Вам знакома пациентка, принятая в больницу „Св. Варфоломея" пятнадцатого июля сего года? Ее имя Альма Сосидо.
— Да, мне знакомо это имя. И довольно хорошо.
Дэвид слегка нахмурился.
— Доктор, мы слышали вчера от свидетельницы Эммы Дюпре, дежурной медсестры, которая работала в тот вечер, когда в больницу поступила мисс Сосидо. — Ди Фазио подошел к столу и вынул из открытого портфеля какой-то документ. — Мне хотелось бы, — обернулся он к Дэвиду, — чтобы вы ознакомились с выпиской из истории болезни, заверенной миссис Дюпре. В судебном иске этот документ значится под номером два. Вы видели его раньше, доктор Слоан?