Садовник (история одного маньяка)
Шрифт:
Все было так, будто всесильный покровитель одобрительно положил ему руку на плечо, - ощущение полной собственной правоты. И безнаказанности.
Стеклянная дверь доверчиво впустила его в глубины темного холла.
Некоторое время Эд изучал таблицу расписания, вдыхая перемешанные ароматы сотен людей, сотен судеб, пока его глаз не выхватил нужную цифру… Даже аудитория та же самая… Совпадение, не иначе!
Ухмылка тронула уголки губ, но так и не добралась до глаз.
Прохладные коридоры с высокими потолками, то пустые, позволяющие услышать отдаленный гул человеческого прибоя, то полные его суетливых волн… Среди всей этой разношерстной богемной
За очередным поворотом гостеприимно распахнули створку двери из тяжелого дерева, и поток теплых предзакатных лучей косо лег на истертый паркет.
Окна в полстены, ряды столов, амфитеатром поднимающиеся до самого потолка, гигантская доска с неизбежными разводами мела - воплощенный образ студенчества. На мгновение Эд даже испытал легкое дуновение ностальгии… Но оно быстро рассеялось, стоило взгляду скользнуть по латунным цифрам на второй створке двери.
Он направился в аудиторию легким, уверенным шагом.
Его появления никто не заметил - шел критический разбор работ, небрежной грудой лежавших на преподавательском столе. Почти перегораживая проход, перед кафедрой растопырил лапы мольберт с белым листом, еще несколько сложенных подпирали дальнюю стену. Спиной к Эду болтали, смеялись, что-то самозабвенно обсуждали девушки (преимущественно вызывающего вида, лишь одна премилая застенчивая обладательница длиннющей косы топталась немного в стороне).
А над этой стайкой райских птичек царил, как потрепанный жизнью, но все еще хорохорящийся голубь, он– в классическом профессорском жилете, с абсурдной бабочкой под жирненьким подбородком, с капризно надутыми губами и сальными глазами, - он, животное особенное… Его жесты охватывали невидимой сетью двух самых симпатичных студенток. Он наклонялся к ним поближе - высказать замечание… И задевал находящиеся в пределах доступа округлости, дышал на ухо, сжимая доверенный ему локоток с притворно отеческой нежностью, придерживая его той же самой грязной лапой, которая вчера…
Скрипнув зубами до хруста, Эд отвернулся к окну.
Его самоконтроль еще долго истязали бурными спорами, взрывами смеха, шушуканьем, но в конце концов, когда он уже был практически готов вытолкать всех лишних вон, позади раздалось шуршание сворачиваемых рулонов и слова прощания. Каблучки гордо поцокали к выходу.
Сглотнув слюну, вдруг ставшую остро-сладкой от предвкушения, Эд развернулся к кафедре.
Последняя девушка бросила на него оценивающий взгляд и прикрыла дверь за собой.
– Вы ведете портрет на первом потоке пятого курса?
– он двинулся в обход стола, деланно-скучающе рассматривая то собственные ногти, то косые надписи на вертикалях студенческих рядов.
– Все верно, молодой человек. А в чем дело? Хотите взять уроки? Тогда вы как раз вовремя - за год можно достигнуть определенных успехов, при наличии базовых умений, конечно… Вы когда намерены поступать?
– не глядя на Эда, профессор застегивал свой солидный портфель из дорогой темно-коричневой кожи с выражением безусловного превосходства на обрюзгшем лице. Тяжелые щеки слегка колыхались в такт дыханию.
– Вы вчера принимали пересдачу у Вероники?
Мужчина слегка дернулся, видимо, ощутив, как ловушка щелкнула, прежде чем захлопнуться. В его поросячьих глазках мелькнула тень неконтролируемого, животного страха…
И это решило все!
Эд впечатал кулак в его лицо, успев
прочувствовать, как легко подались зубы, как проваливается все дальше рука, почти не встречая препятствий, как смутно начинают ныть края суставов…Преподавателя отшвырнуло на пару шагов. Он проехался по паркету. Сразу же встрепенулся, вскинул взгляд на Эда. И пополз к выходу, беззубо мыча, оставляя кровавые следы на светлых лакированных дощечках…
Эд приближался к нему опасной пританцовывающей походкой со стороны окна и с удовлетворением наблюдал, как его долговязая тень накрывает мерзавца…
Как вдруг за дверями послышались шаги.
Гулкий коридор донес неразборчивый диалог и хихиканье. И тут же отчетливо на самом пороге:
– Думаешь, тут оставила? А может, на истории искусств?
– каблучки нетерпеливо переступили. Дверная ручка начала проворачиваться… но замерла на полпути.
– Не знаю… А ты не помнишь, на портрете я с ними была?
– ручка снова дрогнула от прикосновения с другой стороны незапертой(Эд только теперь вспомнил!) двери.
Безотрывно наблюдая за этим полным особого смысла шевелением, он поймал себя на странных, по-детски бесшабашных эмоциях - его разбирало любопытство: а откроют ли?… И - что он тогда станет делать?
– Неа, на портрете на столе их не было, точняк. А может, Серж забрал?
– Ну да! Типа ему до меня дело есть - он же вокруг Светки крутится как заведенный!
– Не, ну на портрете их уже точно не было - я помню…
Ручка двери дернулась еще раз, освобождаясь от груза, и раздались удаляющиеся шаги в сопровождении гаснущих голосов.
Профессор дернулся вместе с ней - исчезающей надеждой на жизнь. Инстинктивно попытался было закричать, но сломанная челюсть не послушалась, вырвав изо рта лишь глупое поскуливание и очередную порцию кровавой слюны.
Эд усмехнулся. И занес ногу для удара…
Некоторое время он зачарованно смотрел на алые брызги, расчертившие безупречную белизну мольберта.
Абстрактный импрессионизм, твою мать! Следовало признать: как для последнего творения - недурно…
Он хотел было снова улыбнуться и вздохнуть пошире - устало, как после тяжелой работы, но в этом огромном, рассчитанном на сотни людей помещении не хватало воздуха.
Поспешно вымыв руки в умывальнике, который по-сиротски жался в углу за кафедрой, Эд направился к окну и после непродолжительных манипуляций с запором распахнул его настежь.
Аудиторию вмиг затопил прохладный ветерок, причудливо смешанный со все еще теплыми лучами уходящего солнца… Своеобразный коктейль запахов (прелые листья, горьковатый дым, остатки хлорки на руках) почему-то неожиданно напомнил о детском ожидании чуда - той наивной уверенности, что впереди лежит нечто волшебное. Непременно!…
Эд с наслаждением вздохнул на полную грудь и достал сигареты.
Из-за его спины, от мольберта, донеслись два судорожных бессознательных всхлипа - воздушный поток потревожил лежащего.
Он обернулся и только теперь впервые рассмотрел все в подробностях: бесформенная груда на полу, широко раскинутые руки, криво повисшая под воротником измазанная в крови бабочка… И бесчисленные мелкие пятна, брызги, следы от пальцев на полу, на вертикальных плоскостях кафедры и столов. Лучи солнца не касались человека, видимо, понимая: этомуласка и тепло уже ни к чему…