Сады Солнца

— Профессор–доктор на Мимасе со своей, хм, бригадой, обследует очередной странный сад. Я уверен, что она с радостью воссоединится с сыном. Для меня будет большим облегчением узнать, что он в надежных руках. Мистер Ифрахим, я хотел бы пригласить вас на обед, но, боюсь, вам лучше вылететь как можно раньше. До свидания. И кстати — удачи!

— Смотри и учись, — спустя шесть дней после вылета с Дионы сказал капитану Невес Лок Ифрахим. — Вот что получается, когда дальним позволяют сохранить их так называемую демократию.

Они стояли перед большой панелью из прозрачного пластика, привинченной к внешней раме Каукус Хауз, в Камелоте, на Мимасе. Каукус Хауз был одним из самых больших строений Камелота и представлял собой открытую сферу с шестью этажами платформ и крошечных комнат, висящую среди ветвей огромного баньяна и пронизанную ими. Перед войной здание было местом, где горожане собирались и улаживали политические дела. Теперь оно стало административным центром переходного правительства. Оккупационные власти окружили сферу пластиковой оболочкой, уничтожили листву, жилые дома, мастерские и магазины вокруг, уложили фуллереновую сетку на землю между многочисленными стволами баньяна и создали вокруг дерева пустое кольцо в сотню метров шириной.

На восточном конце этой площади на тянущихся этажами ветвях столпились дальние. Там были растяжки с лозунгами, на воздух проецировалось множество изображений и видеороликов, описывающих недавние оскорбления так называемой демократии. Изображения скакали, представлялись вереницей бессвязных, но, должно быть, много значащих образов. Кто–то орал в мегафон, остальные грохотали, вопили и лязгали. Внизу, на площади, несколько протестующих сковали себя кандалами в живое кольцо вокруг баньянового ствола. Отряд военной полиции в белых шлемах и комбинезонах уже суетился вокруг, разрезая цепи сварочными пистолетами и уволакивая бунтовщиков прочь.

Пока Лок и капитан Невес наблюдали за этим цирком, что–то размером с птицу пролетело над площадью и воткнулось в пластик справа от пары. Лок, не сразу понявший, что это, вздрогнул и шарахнулся. Капитан Невес не повела и глазом, пристально и сосредоточенно рассматривала объект. Тот вдруг заорал, принялся выкрикивать что–то про мир и любовь с такой силой, что задрожали огромные пластиковые панели. Затем, словно ястреб на воробья, спикировал дрон, содрал говорящую машину с пластика и нырнул вниз, к своему оператору на площади. Там полиция уже отделила последних скованных и повела к роллигону. Разномастная толпа на деревьях вопила и хлопала в ладоши.

— Охранник сказал мне, что подобное дерьмо здесь расхлебывают каждый день, — сообщила капитан Невес.

Ради встречи с военным губернатором города она надела парадную синюю униформу и стояла по стойке смирно с фуражкой под левой рукой — свежеподстриженная, суровая, на кофейного цвета лице решимость и отвага, будто капитан позировала для плаката, агитирующего записываться добровольцами.

— Не понимаю, отчего их всех не запихнут в тюрьму.

— То, что в Париже — нарушение закона, здесь — законный протест. Одобренный мэрией и хитроумным полковником Маларте.

— Но это же неуважение! — возразила Невес. — А ничего не делать — значит показывать слабость.

— А что бы ты сделала, будь ты командиром?

— Показала бы, что не уважаю их.

— Ну да, это бы точно до них дошло. А заодно и создало бы мучеников. А мученики — очень эффективный инструмент для создания возмущений вроде этого.

— Когда кто–нибудь в отделении нарушает устав или что-нибудь запорет, все молчат, — сказала капитан. — Так и должно быть, если хочешь, чтобы люди держались друг за друга. Но тогда наказывают всех в отделении. Так должно быть и здесь. Сделайте мучениками всех. Могу спорить, их храбрости хватит ненадолго. Раз, другой — и они сами начнут давить своих же.

— Да уж, если кто и может посадить в тюрьму целый город, так это ты, — заключил Лок.

Капитан Беттани Невес была на несколько лет младше Лока. Ее отец и мать работали в АР-корпусе. Девочка вела суровую бродячую жизнь вместе с родителями, старавшимися возродить участки огромной выжженной пустыни, в которую превратилась центральная часть бывших Соединенных Штатов. Беттани не верила, что можно исцелить мир, разбирая руины старых городов и предместий, очищая озера и реки, тщательно восстанавливая почву, высаживая ивы и поглощающую загрязнения траву. Девочка хотела убежать от всего этого, потому отправилась служить в ВВС и сделала карьеру. Беттани не обладала особенным умом или талантом, понятия не имела об интригах и политике, но была упорной, добросовестной и старательной ученицей. Локу льстил ее неподдельный интерес, ее внимание. Дипломат восхищался тем, как она сносила угрюмость и капризы, злобу и дикие взрывы ярости Берри. На первом совместном завтраке мальчишка выплеснул в дипломата колбу гранатового сока. Одним быстрым движением Невес выхватила колбу и сильно шлепнула мальчишку, а когда он кинулся на нее с кулаками, придавила к полу, сняла ремень и безжалостно выпорола. Позднее она рассказала Локу, что в юности частенько оставалась приглядывать за младшими детьми и поняла, что лучшее поведение — это быстрая реакция на проступки и безжалостная дисциплина.

Главное — оставлять не синяки, а лишь припухлости, которые исчезнут за пару дней. Синяки сохраняются гораздо дольше.

Капитан рассказывала про свое детство, Лок отвечал заботливо приукрашенными историями о своих приключениях на окраинах Солнечной системы. Лок и Беттани застряли в Камелоте почти на неделю в ожидании разрешения отвезти Берри к матери. Безделье и взаимный интерес скоро привели к логичному завершению.

Лок всегда думал о своей новой подружке как о капитане Невес, а не как о Беттани или Бет, а она звала его «мистер Ифрахим» даже в самые интимные моменты. Их занятия любовью были серией переговоров и взаимных уступок. Капитан предпочитала доминировать, Лок любил ей подыгрывать, изображая беспомощного, и она изобретательно, изощренно, но не слишком жестоко давила, угнетала, мучила. А он безоглядно, нежно отдавался ее власти, безоговорочно капитулировал, освобождался от жуткой тяжести каждого дня, от необходимости постоянно казаться спокойным, равнодушным, осторожным и обходительным, ничего не отрицающим и не подтверждающим. Наверное, их интрижка была очевидной всем вокруг, но Лок вдруг обнаружил, что ему искренне наплевать. Впервые в жизни ему стало безразлично мнение чужих людей. И вот теперь Лок смотрел на профиль Невес, резко очерченный светом люстр, и думал, что это, наверное, и есть любовь.

Лок и Невес ожидали встречи с полковником Фаустино Маларте, военным комендантом Мимаса. На выход из города требовалось полковничье разрешение. Но полковник не захотел лично встретить гостей, а затем умчался в Париж, чтобы присутствовать на встрече Эуклидеса Пейшоту — и, несомненно, чтобы пообщаться с новой администрацией, проверить, можно ли позволить Берри вернуться к матери.

Наконец полковничий секретарь явился за Локом и Невес и препроводил их за высокие двустворчатые двери в офис размером в ангар. По багрово–красному квазиживому дерну пола были разбросаны тусклые лампы. Они реагировали на шаги, свет бежал от ног серебристой волной, будто зыбь по пруду, отражался от стен, складывался в серебристую филигрань. Стены были покрашены в зеленый цвет и увешаны картинами, экзотическими масками, деревянными и полимерными скульптурами, похожими на сплетение грудей или фаллосов или на гнезда инопланетных существ, свисающих с потолка.

Несомненно, все — трофеи грабежа. В дальнем конце комнаты располагалось нечто, очень напоминающее камин с горящими в нем дровами, невероятными здесь настоящими деревянными поленьями. Огонь озарял половину зала теплым мягким светом. С одной стороны от камина — стол размером с автомобиль. С другой — Т-образная подставка с нагрудной пластиной скафандра.

Полковник Фаустино Маларте изучал — или делал вид, что изучает, — эту нагрудную пластину и не сразу повернулся к вошедшим. Полковник был темнокожим, с кудрявой черной шевелюрой до плеч, с влажными глазами, тесно посаженными над носом, когда–то сломанным и слегка кренящимся влево. Небесно–голубая униформа сделана из паучьего шелка и безукоризненно выглажена, на плечах — галуны, на груди — пять рядов орденских планок. Полковник был отпрыском клана Пессанья, одна восьмая чистой крови, политический выдвиженец, избежавший чистки, потому что никогда не был особенно близок к генералу. Лок автоматически возненавидел его, как ненавидел всякого, получившего власть и могущество по праву рождения, а не талантом и тяжелой работой.

— Сеньор Ифрахим, я слыхал о ваших обширных познаниях в культуре дальних, — сказал полковник. — Возможно, вы узнаете вот это.

Он щелкнул пальцами, включился прожектор, высветивший тонким лучом рисунок, небрежно набросанный на выпуклой пластине: скопление кристаллических скал, напоминающих человеческие головы, причем разные и непохожие друг на друга. Скалы уходили вдаль, затуманивались, истончались и пропадали в бесконечности.

Лок узнал сразу, но подавил волнение. Мастерски изобразив скуку, он окинул рисунок равнодушным взглядом и произнес: