Сага о Бриттланде

– Что там?
– кричали нам.

Я выхватил топор и всмотрелся в воду, выискивая тварь, но мешали обрывки каких-то тряпок, кровь и черная муть. В Бездну! Надо вытащить Халле на сушу! Он все еще не мог издать ни звука. Неужто так сильно ранили? Я побежал к берегу, таща Рыбака за собой. Я совсем не чувствовал его тяжести, даже оглянулся, чтобы убедиться, что он там. И застыл. Я увидел, как в том месте, где мы только что были, какое-то существо терзало ногу Халле.

Я приподнял руку повыше. Тело Рыбака обрывалось чуть ниже пояса. Его перерубили пополам.

– Быстрее! Сюда!
– кричали ульверы.

Кто-то уже бежал к нам на подмогу, Энок вслепую швырял стрелы одну за другой. Ревел медведем Альрик. Я же смотрел в глаза еще живому Халле и не знал, что делать.

– П-прости, брат, - прошептал я и вогнал топор в его грудь.

Один вздох. И он умер.

Тяжелый удар сбил меня с ног, второй прилетел в голову. Я чувствовал, как меня молотили руками и ногами, не давая дышать. Где-то наверху кричали и бранились люди, удары прилетали всё реже, наконец, кто-то схватил меня за волосы и вытащил голову из воды.

– Он уже был мертв! Мертв! Его пополам разорвало!
– узнал я голос Вепря.

С помощью Тулле я выбрался на берег.

– Теперь он у Фомрира! Он хирдман Фомрира! Лучший из них!

Альрик держал обрубок тела Халле на руках и рыдал. Поодаль я увидел аккуратную кучку из рыбешек. Развернулся и пошел обратно в воду.

– Стой! Стой, дурак! Хочешь, чтобы тебя тоже разорвало?

Я отбросил руку Тулле и пошел дальше, к тому месту, где кровь Рыбака была гуще всего. Но ничего не почувствовал. Ни малейшего знака, что тварь все еще была здесь. Не ощущал чужой силы. Она сбежала? Я не замечал ее вплоть до нападения на Халле. Может, это и не тварь была, а обычный зверь вроде хуорки? И Энок не видел ее следа на поверхности. Донный зверь? Гигантский краб, чья клешня перерубила Халле? Рыба с огромными челюстями? Но тут воды по пояс. Что-то плоское? Может, скат? Они могут быть крупными, лежат на дне так, что наступишь — не заметишь. Но они не рубят хвостами, а колют. Да и что за скат сможет ранить четырехрунного?

Постояв еще немного, я вернулся на берег. Там парни рубили деревья на костровище, чтобы сжечь тело Халле. Альрик отошел в сторону и сидел, глядя на море. Я решил его не трогать.

Вообще Халле повезло. Он не утоп в болоте, почти получил две руны, дожил до нашего прихода и даже выпил напоследок со своими собратьями. Такая смерть гораздо лучше, чем быть сожранным болотом и тварями. Он умер в бою. Даже я, если бы мог выбирать, согласился бы на такое. Быстро и на виду. Так и должен умирать настоящий воин!

Мне жаль потерять друга и брата, но я не печалился из-за него. Халле вошел в дружину Фомрира! Что может быть лучше?

Когда Альрик успокоится, он поймет.

Потом мы сожгли тело Халле и захоронили его кости с прахом на том же берегу, обложив могилу камнями, съели в его честь последний дар — выловленных рыб и вернулись на Волчару.

Это был все тот же день, но казалось, будто нас не было на корабле целый месяц. Слишком много событий для одного дня.

Альрик не проронил ни слова и ни разу не посмотрел в мою сторону. То ли все еще винил за смерть племянника, то ли стыдился, что сорвался и избил меня. Хвала Фомриру, ничего не поломал, но синяков понаставил.

Хёвдинг не сказал, куда плыть, но оставаться в той бухте никто не хотел, так что мы сели на весла и не спеша двинулись обратно.

Я негромко спросил у Плосконосого, не передумал ли тот быть хирдманом.

– Это веселее, чем торчать в рунном доме и ждать, когда отец привезет денег на новую тварь, - ответил он.
– Один день в хирде — как год в рунном доме. Много чего происходит: и хорошего, и плохого.

– А я понял, как нужно быть сильным, - сказал Херлиф.
– Я попросил одноглазого поучить меня.

– Одноглазого?
– нахмурился я.
– Тулле?

– А разве его прозвище не одноглазый?

– Нет, - рыкнул я. Мне такое прозвище пришлось не по душе.

– А я хочу посостязаться с Эноком, - отозвался Ледмар.

– А со мной никто не хочет подраться?

– У тебя топор. Тут мало кто ходит в бой с топором. Мечи у всех.

– Да я тебя одним топором без щита уделаю!

Альрик вдруг бросил весло, мы тут же приподняли свои весла над водой. Хёвдинг встал и сказал:

– Верно! Мы слишком слабы. Три-четыре руны — никуда не годится. Все ульверы должны быть не ниже шестой руны. Все должны стать хускарлами.

Если бы это было так легко, то в этом мире не было бы карлов.

– Больше никакой продажи тварей. Только убивать.

Разумно. Но только если у нас есть серебро. Скоро зима, встанет лед, и нам нужно будет где-то переждать холода.

– Потому мы сейчас идем в болота. Хускарлы будут помогать. Хускарлы ранят тварей и подводят под удары карлам, карлы добивают. Управимся за несколько дней.

Все молчали. В целом, звучало здраво, и я бы первым согласился, если бы это говорил наш обычный Альрик. Альрик хитрожопый. Альрик-торговец. Альрик, который все продумывает наперед. А не тот Альрик, который недавно нажрался грибов и потерял племянника.

– Не стоит сейчас идти на болото, - не выдержал я.
– После прошлой бойни прошло всего ничего. Болотный ярл, наверное, уже согнал всю живность на южный край. Да еще и дурман. Мы не выстоим.

– Для того есть ты!
– прорычал хёвдинг.
– Будешь следить, чтоб никто не сбежал.

– Трое хускарлов ни разу в настоящем бою не были, - не сдавался я.
– Как бы их самих спасать не пришлось.

– Значит, то будет их первый бой. Они старше тебя. Справятся.

– Может, поищем другое место? Пойдем в Сторборг, узнаем, где еще есть твари?

А там глядишь, одумается Беззащитный, придет в чувство.

– А что, у нас новый хёвдинг объявился? Я не отдавал тебе хирд, в бою не проигрывал. Так с чего ты говоришь, что делать?

– Ты хёвдинг, тебе решать. Но и мы не трэли, у нас есть право голоса.

– Клянусь Фомриром, я долго терпел твои выходки, - прошипел Альрик.
– Наверное, слишком долго. Или ты следуешь моим приказам, или прямо здесь сходишь с моего корабля.

– Я пойду на болота, - сказал я, с трудом сдерживая ругательства.

И мы снова пошли к устью реки Ум, переночевали на ее берегу и двинулись дальше, к знакомому притоку, который Арне изучил, как свои пять пальцев.

Я надеялся, за ночь Альрик остынет, но он даже не спал толком, все ходил по берегу и что-то еле слышно шептал. Неужто это все из-за смерти Халле? Это не первый и не последний погибший хирдман, пусть даже и связанный кровным родством. Когда Альрик начал вести себя безрассудно? Ведь даже не тогда, когда Халле пропал на болотах. Он разрешил нам с Тулле уйти с поисков, сам целый день прочесывал мхи, но вел себя вполне обычно. Потом мы пошли к рунному дому, и там он разрешил спор в своей обычной манере. А вот в Сторборге он начал чудить. Что он заставил ходить вместе с ним, - это было наказание. Кажется, первые странности проявились сразу после разговора со жрецом. Хотя тут тоже понятно: кому понравится узнать, что посмертие его родича столь ужасно?