Сага о диком норде

— Чего так? — спросил я, косясь на нашего говорящего с Бездной.

— Верите ли, нет ли, я сидел с отцом и желал, чтобы он поскорее умер. Чтобы заткнулся и перестал меня поучать. Только чтобы сам умер, и никакого Фомрира ему, никакого доброго посмертия! И этот дом, эти рабы, всё это… Не хочу. Пусть я в хирде и побыл всего ничего, пусть проторчал кучу времени у Скирикра смердящего, пусть жил и ел с бриттами, но то было мое лучшее время.

Сестра ахнула, услыхав про бриттов, но смолчала. А когда он говорил про смерть отца — не ахала. Интересные тут порядки!

Мы замолчали. И даже крепкий эль не забирал. Не знаю, сколько нужно выпить хускарлу, чтобы опьянеть. А хельту? А сторхельт, поди, может утопиться в меду, а всё одно — трезвым останется. Хоть не получай руны вовсе.

Обсуждать драугров или погибших никому не хотелось. Первый мирный вечер за…

Смешно!

Если посчитать, не так уж давно мы столкнулись с драуграми, а кажется, будто прошла целая вечность.

И так не хватало Хвита, его песен и историй. Сейчас бы он глянул на наши понурые лица, тряхнул снежной гривой и завел сказ о проделках Фомрира или о мудрости Мамира, а может, кашлянул бы и неуверенно начал новую вису, придуманную накануне. О чем бы он поведал? Может, об Альрике Полуизмененном? Или о бритте, который защищал нордов? Или о Тулле Сноходце?

— Среди многочисленных детей Домну, чудовищных фоморов, самым ужасным был Балор.

Я вздрогнул. Леофсун Рысь словно услыхал мои мысли и прервал молчание первым.

— Его отцом был быкоголовый фомор с одним большим глазом посередине лба и с ядовитою гривой. У Балора же было два глаза, да только весь яд отца скопился у него в левом глазу. И яд тот был настолько страшен, что один лишь взгляд его убивал. Потому Балор держал левый глаз закрытым.

Не только я, но и остальные ульверы невольно посмотрели на Тулле, который тоже постоянно держал левый глаз закрытым.

— Балор не родился таким. Во всем виновато его любопытство. Когда он был еще ребенком, отец выгнал его из дома и строго-настрого запретил подходить. Но Балор не послушался. Он прокрался к окну и распахнул ставни, и ядовитый дым от колдовского снадобья, которое варил его отец, попал прямо в глаз. Потому взгляд Балора и стал таким смертоносным. От этого взгляда никому не было спасения: ни фоморам, ни богам, ни людям. Даже сама Домну могла погибнуть. Потому боги Бездны сохранили Балору жизнь при условии, что его левый глаз всегда будет закрыт. И только во время решающих битв Балор вставал напротив врагов, подымал веко на левом глазу и истреблял нещадно всё, на что опускался его взор.

Глава 6

День начался с заполошного крика.

— Херлиф! Херлиф! — вопила женщина.

Я спал в сарае на прошлогодних остатках соломы. Недовольно засопел, перекатился на бок, задев рукой Энока. Ослепитель дрых с открытым ртом. Я засунул ему в ноздрю соломинку и откатился назад, притворившись спящим. Энок засопел, почесался и чихнул.

— Херлиф! Твой отец помирает!

Вчера мы еще долго сидели у затухающего костра. Рысь понемногу разошелся и поведал с десяток историй о бриттских богах и чудовищах. Помимо сестры Херлифа, к нам присоединились и другие члены его семейства, как по мне, они изрядно устали от Арвида, который и здоровым был несносен, а умирающим стал вовсе невыносимым. Только Альрик торчал в доме.

И в какой-то момент, уже после приконченного второго бочонка с элем, Тулле спросил:

— Рысь, ты знаешь истории о славных героях бриттских? Много ли там было хельтов? Сторхельты упоминалось?

— Чего это ты бриттскими песнями заинтересовался? — спросил его Энок.

— Да вот думаю, кто еще может из местных болот вылезти? Сначала шли карлы, потом хускарлы, теперь вот хельты появились. И хорошо бы узнать о сильных драуграх побольше: каков дар, какое оружие, какие слабости.

Оддрун, сидевшая чуть позади брата, заинтересовалась:

— А почему ты спрашиваешь Леофсуна? С чего бы ему знать бриттские песни?

У меня перехватило дыхание. Какая дотошная девка! Не глупее Простодушного. Тулле же, не моргнув и глазом, ответил:

— Леофсун из Сторборга, поди, наслушался скальдов из разных земель. Может, знает и о бриттах чего.

Девушка согласно покивала и уставилась на нашего бритта. Рысь задумался, покусал губы, поскреб затылок.

— Я ж не скальд. Помню песнь о могучем воине, который защищал Бриттланд от наступления фоморов и погиб под ядовитым взглядом Балора, имя его запамятовал, только прозвище и осталось — Серебряное Копье. Еще слышал песни о Дагде, но он был из свиты Дану, наверное, не совсем человек. Да и сказ о нем не особо героический. Когда фоморы в очередной раз попытались захватить Бриттланд, Дану не успела подготовиться к битве и отправила Дагду на переговоры. Он должен был затянуть их, чтобы выиграть время. Фоморы же приготовили особое угощение: в огромный котел залили три ведра молока, набросали туда муки, свиных окороков. Получившуюся кашу они вывалили в свежую яму и сказали Дагде, что если он не съест всю кашу без остатка, его убьют. Дагда проглотил всё и с трудом ушел оттуда, так как его живот раздулся, как насосавшийся крови клещ.

Именно в этот момент к нам подошла бриттка, с трудом таща котел с кашей, которую только что сварили в готовильне.

— В другой песне говорилось про Гвидиона, которому сама Дану преподнесла необычный дар: он был сам по себе войском, так как в любой момент мог призвать при помощи чар десятки хирдов, а потом распустить. Скальд говорил об этом так:

«Я тоже был на том поле и зрел Гвидиона:

Он превращал в воинов деревья, осоку, кусты».

— Если придет Гвидион, Бриттланд вымрет полностью, — прошептала Оддрун.

И мы с ней согласились. Уж больно лесиста здешняя земля. Сотни сотен деревьев окружают деревни и города, и вода им не будет помехой.

— Еще есть песнь о сильномогучем воине по имени Редфрит, но там не говорилось, был он хельтом или сторхельтом. При рождении его поцеловала прекрасновеликая Дану, но и Домну не оставляла его своим вниманием.

Перед его взором ясноорлиным расступались воды,

Под его поступью дрожали земли.

Редфрит великий шел, не склоняясь

Ни перед конунгом, ни перед ярлом.

Каждый знал: за его плечом

Улыбается Домну, даря свои поцелуи.

Вепрь откусил разогретую, истекающую жиром колбасу, глотнул эля и сказал:

— Улыбаться пусть она так и улыбается. А есть чего по делу? Когда жил? Как умер? Может, его похоронили или сожгли?

— Я плохо помню, — пожал плечами Леофсун. — Вряд ли в песнях о том говорится.

И снова в разговор влезла Оддрун. Для дочери Арвида она была уж слишком своенравна.

— Редфрит? Уж не Редфрит ли Краснорукий? Херлиф, ты помнишь историю о битве на Красном болоте?

Простодушный вздрогнул и махнул головой, мол, не помню.

— Ну как же? К нам приходил сказитель года четыре назад. Или ты в рунном доме был? Он прожил у нас дней десять и каждый вечер рассказывал эту историю. Только она была не совсем о Редфрите, там говорилось о нордском ярле Рикарде Мохоглавом.

— И зачем это? — грубо оборвал ее Херлиф.

— Так ведь Рикард Мохоглавый убил бриттского воина по имени Редфрит, тем и прославился. О том и история.

— Ну, так расскажи.

— Да, расскажи нам, — ласково попросил девушку Эгиль Кот.