Сага о Форсайтах

Так думал Майкл, свесив ноги с саркофага; и, размышляя о коже Флер, такой чистой и гладкой, он пошел наверх.

Она только что приняла вечернюю ванну и стояла у окна своей спальни. Думала. О чем? О луне над сквером?

– Бедная узница, - сказал он, обнимая ее.

– Как странно шумит город по вечерам, Майкл. И, как подумаешь, - этот шум производят семь миллионов отдельных людей; и у каждого своя дорога.

– А между тем все мы идем в одну сторону.

– Никуда мы не идем, - сказала Флер.
– Просто быстро двигаемся.

– Какое-то направление все же есть, девочка.

– Да, конечно, - перемена.

– К лучшему или к худшему; но и это уже направление.

– Может быть, мы все идем к пропасти, а патом - ух!

– Как гадаринские свиньи?

– Ну, а если и так?

– Я согласен, - сказал удрученный Майкл, - все мы висим на волоске; но ведь есть еще здравый смысл.

– Здравый смысл - когда есть страсть? Майкл разжал руки.

– Я думал, ты всегда стоишь за здравый смысл. Страсть? Страсть к обладанию? Или страсть к знанию?

– И то и другое, - сказала Флер.
– Такое уж теперь время, а я дитя своего времени. Ты вот нет, Майкл.

– Ты уверена?
– сказал Майкл, отпуская ее.
– Но если тебе хочется знать или иметь что-нибудь определенное, Флер, лучше скажи мне.

После минутного молчания она просунула руку ему под локоть и прижалась губами к его уху.

– Только луну с неба, милый. Пойдем спать.

VII

ДВА ВИЗИТА

В тот самый день, когда Флер освободилась от обязанностей сиделки, к ней явилась совершенно неожиданная посетительница. Флер, правда, сохранила о ней смутное воспоминание, неразрывно связанное со днем своей свадьбы, но никак не предполагала снова с ней увидеться. Услышав слова лакея: "Мисс Джун Форсайт, мэм", и обнаружив ее перед картиной Фрагонара, она как будто пережила легкое землетрясение.

При ее появлении серебристая фигурка обернулась и протянула руку в нитяной перчатке.

– Неглубокая живопись, - сказала она, указывая на картину подбородком, - но комната ваша мне нравится. Прекрасно подошла бы для картин Харолда Блэйда. Вы знаете его работы?

Флер покачала головой.

– О, а я думала, всякий...
– маленькая женщина запнулась, словно увидала край пропасти.

– Что же вы не сядете?
– сказала Флер.
– У вас попрежнему галерея около Корк-стрит?

– О нет, там место было никудышное. Продала за половину той цены, которую заплатил за нее отец.

– А что сталось с этим польским американцем - Борис Струмо... дальше не помню, - в котором вы приняли такое участие?

– Ах, он? Он погиб безвозвратно. Женился и работает только для заработка. Получает большие деньги за картины, а пишет гадость. Так, значит, Джон с женой...
– она опять запнулась, и Флер попробовала заглянуть в ту пропасть, над которой Джун занесла было ногу.

– Да, - сказала она, твердо глядя в бегающие глаза Джун.
– Джон, по-видимому, совсем расстался с Америкой. Не могу себе представить, как с этим примирится его жена.

– А, - сказала Джун, - Холли говорила мне, что и вы побывали в Америке. Вы там виделись с Джоном?

– Почти.

– Как вам понравилась Америка?

– Очень бодрит.

Джун потянула носом.

– Там картины покупают? То есть как вы думаете, у Харолда Блэйда были бы шансы продать там свои работы?

– Не зная его работ...

– Ну, конечно, я забыла; так странно, что вы их не знаете.

Она наклонилась к Флер, и глаза ее засияли.

– Мне так хочется, чтобы он написал ваш портрет - получилось бы изумительное произведение. Ваш отец непременно должен это устроить. При вашем положении в обществе. Флер, да еще после прошлогоднего процесса, Флер едва заметно передернуло, - бедный Харолд сразу мог бы создать себе имя. Он гениален, - добавила Джун, нахмуря лоб, - обязательно приходите посмотреть его работы.

– Я с удовольствием, - сказала Флер.
– Вы уже видели Джона?

– Нет. Жду их в пятницу. Надеюсь, что она мне понравится. Мне обычно все иностранцы нравятся, кроме американцев и французов; то есть, конечно, бывают исключения.

– Ну разумеется, - сказала Флер.
– Когда вы бываете дома?

– Харолд уходит каждый день от пяти до семи - ведь он работает у меня в студии. Лучше я вам покажу его картины, когда его не будет; он такой обидчивый, как всякий истинный гений. Я еще хочу, чтобы он написал портрет жены Джона. Женщины ему особенно удаются.

– В таком случае, может быть, лучше сначала Джону познакомиться с ним и с его работами?

Джун уставилась было на нее, потом быстро перевела взгляд на картину Фрагонара.

– Когда мне ждать вашего отца?
– спросила она.

– Может быть, я лучше сама зайду сначала?

– Сомсу обычно нравится не то, что хорошо, - задумчиво произнесла Джун.
– Но если вы ему скажете, что хотите позировать, он, конечно... он вас вечно балует.

Флер улыбнулась.

– Так я зайду. Скорее на будущей неделе.
– И мысленно добавила: "А скорей всего в пятницу".

Джун собралась уходить.

– Мне нравится ваш дом и ваш муж. Где он?

– Майкл? Наверно, в трущобах. Он сейчас увлечен проектом их перестройки.

– Вот молодец. Можно взглянуть на вашего сына?

– Простите, у него только что кончилась корь.

Джун вздохнула.

– Много времени прошло с тех пор, как я болела корью. Отлично помню, как болел Джон. Я тогда привезла ему книжки с приключениями, - она вдруг взглянула на Флер.
– Вам его жена нравится? По-моему, глупо так рано жениться. Я все говорю Харолду, чтоб не женился, - с браком кончается все интересное.
– Ее бегающий взгляд добавил: "Или начинается, а я этого не испытала". И вдруг она протянула Флер обе руки.

– Ну, приходите. Не знаю, понравятся ли ему ваши волосы!

Флер улыбнулась.

– Боюсь, что не смогу их отрастить для его удовольствия. А вот и папа идет!
– Она видела, как Сомс прошел мимо окна.

– Без большой нужды я бы не стала с ним встречаться, - сказала Джун.

– Думаю, что это и его позиция. Если вы просто выйдете, он не обратит внимания.

– О!
– сказала Джун и вышла.

Флер из окна смотрела, как она удаляется, словно ей некогда касаться земли.