САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА

Иначе говоря, за две бутылки дрянного самогона рачительные пастухи выдавали Миронычу такое же дрянное «мясо» типа внутренностей вместе с коровьим говном, головы вместе с рогами, копыт и прочего неликвида. Но Мироныч и тут оказался в прибытке: говно он старательно удалял, а из кишок, требухи и прочего неликвида делал тушёнку, которую ел сам вместе со своей Азой Ивановной, а часть отправлял своим многочисленным детям-бизнесменам в Москву и бывший Ленинград. Выросшему же щенку доставался суп из рогов и копыт. Поэтому он продолжал выть, доставая не только одну бабку Калинину, но даже жителей неблизкого Лопатино. И продолжал тырить любую, плохо лежащую, жратву у односельчан.

Мироныч тоже не избегал данной участи, потому что по старости иногда забывал заготовленное для тушёнки неликвидное мясо в разных местах, а щенок, если находил его, сжирал всё подчистую. Поэтому перед всяким очередным забоем Мироныч и хлопотал, готовя запирающуюся тару, в которую он потом складывал очищенное от говна и шерсти мясо и спускал в колодец до той поры, когда его (мясо для будущей тушёнки) можно будет вывезти хозяйственной Азе Ивановне.

Но Дик (так звали щенка) и тут успевал.

Он умудрялся тырить мясо из запирающейся тары в те редкие моменты, когда тара была ещё не заперта и стояла на срубе колодца. В такие моменты Дик очень спешил, поэтому иногда опрокидывал незапертую тару вместе с тем мясом, которое не успевал стащить, прямо в колодец. Мироныч, находя тару опрокинутой в колодец, а очищенные от говна кишки, плавающими на его поверхности, сильно возмущался. При этом он винил всех, но только не Дика, в каком-то вредительстве. Но особенно доставалось Жорке, снискавшем нелюбовь старого навозного жука к себе за то, что он раньше всех раскусил его истинную паскудную сущность.

– Тебя послушать – так все в нашей деревне хитрожопые, - заметил Сакуров. – А хитрость – это всего лишь одно из проявлений человеческого ума. Так зачем из-за неё судить всякого?

Учительница в это время дотащилась до колодца, с мученическим видом сняла крышку, и надолго замерла, словно набираясь сил перед неизбежным подъёмом ведра из колодца.

– Хитрость – это адаптированный животный инстинкт, - веско возразил Жорка. – Поэтому для меня всякий хитрец вроде Мироныча и учительницы – примитивные обезьяны.

– А что тогда есть человеческое сознание? – машинально спросил Сакуров, с состраданием наблюдая за учительницей.

– Сознание – суть качественно новый продукт эволюции, - безапелляционно заявил Жорка. Его безапелляционность граничила с той его прямолинейной убийственностью, с которой он когда-то решал некоторые дела своего недавнего боевого десантного прошлого. В том смысле граничащей, что в новой жизни он никого не убивал, в то время как в прошлой кое-кого убивать ему приходилось.

– Я тебя, Жорка, конечно, уважаю, - пробормотал Сакуров, - но…

Он затушил бычок в специальной банке и отправился помогать учительнице. Жорка устроился на скамейке крыльца Сакурова поудобней, приготовившись смотреть и слушать происходящее перед ним действо со всей внимательностью трезвого русского человека.

– Давайте я вам помогу, Валентина Алексеевна! – предложил Сакуров.

– Ах, Костя! – жеманно возразила учительница. – Не стоит… Я и сама…

– Да ладно, - грубовато прервал учительницу Сакуров и поднял ведро из колодца, наполнил ведро учительницы, затем поднял ещё, наполнил другое её ведро, подхватил их и потащил к крыльцу избушки столичной дамы. Поставив вёдра возле двери, Сакуров хотел откланяться, но не тут-то было.

– Костя, если вас не затруднит, мне нужно ещё пять вёдер, - огорошила Сакурова учительница.

– Да, конечно, - с готовностью согласился Сакуров и побежал выполнять задание.

– Это ей помыться сегодня надумалось, - во всеуслышание прокомментировал Жорка. – А то немытой встречать гостей ей негоже…

Учительница злобно зыркнула на Жорку, а Сакуров, пробегая мимо приятеля, посмотрел на него укоризненно.

– Ах, Костя! – снова запричитала учительница, когда Сакуров притащил положенное для помывки престарелой Мальвины количество вёдер воды. – Вы такой добрый… Не то что… А вот мне бы ещё…

– Что? – развесил уши Сакуров.

– Вы не могли бы помочь выкопать мне картошку?

– Э-э, - ответил Сакуров, оглянулся на Жорку, посмотрел на учительницу, изображающую всю скорбь земли русской, которую могут оставить без учительского энтузиазма, и заткнулся.

– Может, - отозвался Жорка. – А заодно отремонтировать туалет, замазать печку и способствовать реформе российского образования.

– Мне ещё надо спилить вот это ужасное дерево, - не обращая на Жорку никакого внимания, сказала учительница и показала на нехилый американский клён тридцатилетней давности.

– Видите ли… - пробормотал Сакуров, с тоской прикидывая свою покладистость по отношению к учительской нахрапистости.

В это время подал голос Дик. Последнее время Мироныч стал сажать его на цепь, от чего щенок неизвестной породы злей не становился, но жрать ему от этого хотелось ещё больше. В том смысле, что он не мог бегать по деревне и тырить пропитание у зазевавшихся селян.

– Мироныч! – заорал Жорка. – Покорми собаку!

– А я его кормил, - не замедлил с ответом старый навозный жук.

– Когда?

– Вчера!

– Чем?

– Пельменями с редькой!

Жорка загоготал на всю деревню, а Сакуров вспомнил, что Мироныч и его обещал угостить фирменным блюдом – пельменями с редькой. В своё время Сакуров отмолчался, потому что даже по своей нынешней бедности не мог оценить достоинства такого блюда, как пельмени с редькой. Наверно потому, что в Сухуми Сакуров не едал даже редьки, не то, что пельменей из неё.

Картошку учительнице Сакуров копать не стал. А когда старая грымза выползла на свой участок по соседству с Сакуровским, и принялась с видом кончающейся на арене Агнии ковырять землю, Константин Матвеевич просто убрался с одного огорода на другой. Ему было жаль пожилую женщину, но ещё больше Сакуров верил Жорке и своей интуиции. Поэтому, забив на жалость, Сакуров успел ссыпать часть картошки в погреб и произвести кое-какие ремонтные работы в сарае и прочем подворном терминале. И так, за хлопотами, он и думать забыл о предстоящем мероприятии, если бы ему не напомнили.

– Костя!
– заорал Семёныч, когда стадо появилось на подходе к северной околице деревни. – Готовь вёдра!

Надо сказать, что по устоявшейся традиции (благодаря стараниям Семёныча) забой скотины, которая паслась возле Серапеевки, всегда происходил с некоей вальяжной помпой. То есть, пастухи делали минимум работ, без производства которых забой мог просто не состояться, а всё остальное – жители деревни. Вернее, Семёныч и его близкие друзья. Раньше в процессе присутствовал Жорка, но нынче он выпал из обоймы, и его место занял Сакуров. Рядом с ним крутились Семёныч, Петровна и Варфаламеев.