Саладин. Султан Юсуф и его крестоносцы

– Похоже, я взялся добраться до логова самого Иблиса, - заметил султан своему катибу.

Сами горы с каждым днем казались все мрачнее. И с каждой ночью сны султана становились все более мрачными и пугающими. Ему снилось, то будто он сам проваливается в пропасть, то будто огромные камни срываются с вершины ему на голову. Воины замечали, что у дыма костров появляется странный горьковатый запах, от которого у многих начинали болеть головы и даже начиналась рвота. Однажды утром в войске недосчитались больше сотни воинов. Куда они делись, так и не открылось. На исходе того же дня дым костров сделался сладким, и многие вдруг пустились в пляс, точно напившись допьяна. Султан, как и все благоразумные эмиры, полагал, что тут дело не в колдовстве, а в том, что лазутчики Синана подбрасывают в огонь какую-то дурманную траву. Но, увы, злоумышленников так и не удалось поймать за руку, хотя у костров была выставлена особая, тайная стража.

Шатер султана передвинули так, чтобы ветер относил дым в сторону. Салах ад-Дин заснул спокойно, и тяжкие сны, казалось, отступили от него, однако именно в эту ночь Смерть, обойдясь без своего вестника, заглянула в шатер султана.

Он пробудился не от шороха и даже не от дурного предчувствия... а от привкуса козьего молока. Встрепенувшись на ложе, султан открыл глаза, и ему показалось, будто из шатра выскользнула тень. Ночных теней он уже успел повидать немало и поэтому не сильно устрашился. С мертвыми он уже научился говорить, а от живых его защищал установленный посреди шатра "донжон" с железной сеткой вместо алькова.

Теплый молочный запах поднимался от подножия "башни".

Султан глянул вниз и похолодел: там блестела рукоятка кинжала.

Три стражника сидели по углам, как мешки, набитые соломой, и мирно похрапывали.

Султан гневно кликнул их, но они и ухом не повели.

Не прошло и нескольких мгновений, как шатер уже был полон народу. Собрались на совет все родственники и эмиры. Телохранителей, сраженных каким-то сонным зельем вынесли вон и стали отливать холодной водой.

Сначала все в мрачном молчании разглядывали "дар" ассасинов, стараясь не поднимать глаз на султана.

А тем "даром" была еще не остывшая лепешка из теста, замешанного на козьем молоке с добавлением конопляного семени. Лепешка была пригвождена к ковру позолоченным кинжалом. Рядом небольшой свиток пергамента.

Старший в роду, дядя Шихаб ад-Дин, первым протянул руку к посланию зловещего Старца Синана. Перед этим он обильно смазал пальцы бараньим жиром на случай, если сам пергамент пропитан особо опасным ядом, проникающим сквозь кожу.

Он развернул пергамент и удивленно пошевелил бровями.

– Здесь бейты, - сообщил он.
– Этому хитрому дьяволу не откажешь во вкусе.

– Читай, дядя, не томи нас, - резким тоном повелел Салах ад-Дин.

Шихаб ад- Дин позволил себе бросить на племянника недовольный взгляд и повернул пергамент к светильнику.

Вот что написал Старец Горы султану Египта и Сирии:

Хоть древняя мудрость нам так говорит:

Султан убивает - иль сам он убит,

Но мыслью о мести великий султан

На собственных родичей ставит капкан.

Долгое молчание воцарилось в шатре. Все присутствовавшие даже боялись переглядываться друг с другом. Тишина тяжелела и, казалось, что была готова вот-вот рухнуть на головы подобно горному обвалу.

– Хлеб, кем бы он ни был поднесен, нельзя выбрасывать. Нельзя гневить Аллаха, - вдруг совершенно спокойным голосом проговорил султан.
– Уберите лепешку в какой-нибудь мешок. А кинжал оставьте у входа в шатер. Может, хозяин зайдет за ним. Он где-то неподалеку. Вероятно даже, что ему легче дотянуться до этой лепешки, чем любому из сидящих здесь.

Ответом вновь стало неловкое молчание. Султан обвел собравшихся таким взглядом, каким путник обводит раскинувшееся перед ним непреодолимое болото.

– Пусть останется только эмир Шихаб ад-Дин. Остальным надлежит покинуть шатер, - велел он.

Когда султан остался вдвоем с дядей, они позволили себе еще долгое время посидеть в молчании. Только при этом пристально смотрели друг другу в глаза.

– Они здесь. Никуда не денешься, - наконец вздохнул Шихаб ад-Дин.
– Ты прав, Юсуф. Это - демоны, а не люди.

– Если Синан якшается с самим дьяволом - а на это очень похоже,- то дьяволу-то известно, что попущено Богом, а что нет, - сказал Салах ад-Дин.
– Во всяком случае можно подумать, что этот слуга шайтана осведомлен о великой клятве, что я однажды дал Всемогущему Аллаху. Поэтому он угрожает не столько мне, сколько моим родичам. Ведь он угрожает тебе, дядя. Моим братьям. Всему нашему роду.

– Так и есть, - кивнул Шихаб ад-Дин.

– Я не опасаюсь за свою судьбу, - продолжал султан, - но не могу лишиться рода. Я верю, что Аллах принял мою клятву... но кому тогда достанется моя победа над франками. Какому-нибудь турку?.. Нужен твой совет, дядя. Что мне делать?

Шихаб ад-Дин глубоко вздохнул и бросил невольный взгляд на "башню" из ливанского кедра, возвышавшуюся посреди шатра.

– Мой совет... Мой совет...
– пробормотал он.
– Почти не сомневаюсь, что до и х ушей он дойдет так же быстро, как и до твоих. Не знаю, Юсуф... Лучше поищи ответ в своем сердце... в своих снах. Пока могу сказать лишь одно: ни наступление, ни отступление не избавят ни тебя, ни нас от угрозы. Наступление приведет этого демона в ярость, а отступление убедит его в безнаказанности... Может, дождемся утра. Утро вечера мудренее.

– Тогда, дядя, и ты оставь меня. Оставь одного, - раздраженно потребовал султан и также сделал знак своим стражникам, что сменили прежних, усыпленных демонами.
– Уходите и вы. От вас этой ночью не будет толку.

Телохранители испуганно посмотрели сначала на повелителя, а потом на старшего в его роду.

– Юсуф, к чему искушать судьбу?
– попытался охладить своего, обычно такого осмотрительного племянника Шихаб ад-Дин.

– Все в руках Всемогущего Аллаха, - отрезал султан.
– Аллах хранит меня, и ты прав: не следует искушать судьбу. Один я в полной безопасности, пока у Синана есть терпение дожидаться моего ответа.

На это эмир Шихаб ад-Дину ничего не мог возразить. Ему пришлось подчиниться и покинуть шатер.

Когда полог замер, Салах ад-Дин подвинул к себе один из светильников и вновь, как уже делал раньше, вытянул вперед правую руку, крепко сжал ее в кулак, а потом широко раскрыл ладонь над самым острием огонька.

Только очень острый глаз соглядатая мог приметить, что рука дрожит чуть сильнее, чем само пламя.

– Ты прав, отец, - почти неслышно, скорее в мыслях, чем вслух, прошептал султан.
– Страх наполняет силой мою смелость. Страх заставляет меня нападать на врага меньшинством и надеяться на милость Аллаха больше, чем на силу оружия. Страх заставляет меня блюсти закон чести больше, чем закон силы. Всевышний одарил меня страхом больше, чем моих братьев. Все это - военная хитрость... Настоящая военная хитрость.