Саладин. Султан Юсуф и его крестоносцы

Тут уж "орел" не выдержал и кинулся с небес на добычу, то есть отряд Фарукшаха (а по франкским меркам - целая армия) разом высыпал из леса и помчался вниз, на врага.

– Сколько их было?
– перебил султан племянника.

– Не больше пяти сотен, - ответил тот и, словно решив скорее оправдаться за то, что нарушил приказ султана, добавил было: - А у меня...

– Я знаю, сколько дал тебе мамлюков, - опять резко перебил Фарукшаха султан.

Всадников-мамлюков в отряде Фарукшаха насчитывалось полторы тысячи.

– Жаль было упускать такую добычу, - горестно мотнул головой молодой и горячий Фарукшах.
– Да, я чуть поймал самого малика франков!

– снова забыл он о том, что словом "чуть" и муху не прибьешь.
– Если б только не этот старик...

– Какой старик?
– встрепенулся Салах ад-Дин.

– Среди кафиров был один знатный франк. Очень старый и седой, - поведал Фарукшах.
– Большой, как вол. Его воины очень хорошо обучены...

– Сколько их было?!
– не просто спросил, а сердито прикрикнул на племянника султан.

– Сотен пять, - пролепетал Фарукшах, не понимая, почему у повелителя так злобно засверкали глаза и стали раздуваться ноздри.

– Мне не лги!
– процедил сквозь зубы Салах ад-Дин и совсем помрачнел.

– Три... Не меньше трех сотен...
– от растерянности едва ворочая языком, признался доблестный Фарукшах.

– Войско из одних эмиров, - задумчиво проговорил султан, отвернувшись в сторону.

Он долго глядел в окно, в котором прояснялась весенняя голубизна, а его племянник сидел ни жив ни мертв, боясь вздохнуть.

– Продолжай, - наконец велел Салах ад-Дин.

– У него были очень хорошо обученные воины, - поспешил еще раз осведомить султана Фарукшах.
– Они в мгновение ока все вскочили на коней и встали перед нами стеной. А в это время слуги посадили малика на коня и он пустился в бегство... Мы, конечно, потеснили франков и многих убили... Но они были очень хорошо вооружены. Так вот малик и успел спастись.

– А этот старик? Где был он?
– продолжал пытать племянника султан.

– Он бился с нами ничуть не хуже молодых, - признался Фарукшах, видя, что султан не только желает знать правду о битве, но и вытянет ее всю, как ни юли.
– У него тяжелая рука. Доблестный кафир, ничего не скажешь, - добавил он, зная, что султан любит, когда храброму врагу отдают дань уважения.
– Только верный удар пики свалил его.

– Он убит?!
– воскликнул вдруг султан так взволнованно, будто узнал о смерти кого-либо из своих верных эмиров.

Фарукшах совсем обомлел и даже потерял дар речи.

– Он убит, я тебя спрашиваю?!
– весь превратился в грозовую тучу султан.

"Вот оно - знамение!" - беззвучной молнией мелькнула у него мысль.

– Мой воин смог ударить его в бок, под левую руку, - забормотал Фарукшах, не понимая, почему повелитель не славит его подвиг, а, напротив, как будто в чем-то винит.
– Франк не опрокинулся навзничь, а ткнулся ничком в холку коня. Его подхватили и вывели из боя. Он оставался на коне...

Тут он запнулся, заметив, что султан облегченно вздохнул.

– Франки отступили за реку, а мы не стали гнаться за ними вброд, - продолжил он только потому, что султан явно ожидал от него продолжения рассказа.

Но тут Салах ад-Дин поднял руку и сказал:

– Правильно сделал. Там могла быть засада. Большое франкское войско. Иди. Ты заслужил награду. Настанет день, когда я сделаю тебя шина* в Дамаске.

Он сдержал обещание и в самом деле сделал племянника военным правителем Дамаса, а старшего брата сместил и перевел в Баальбек.

Когда обескураженный Фарукшах покинул покои, султан призвал к себе своего катиба и велел, чтобы лазутчики как можно скорее донесли, где находится Онфруа де Торон и как его здоровье.

Спустя несколько дней Имад ад-Дин явился к султану и сообщил, что франк, спасший своего короля от пленения, был смертельно ранен в сражении с Фарукшахом и скончался в своей недавно возведенной крепости, что называлась Хунином.

Катиб тоже немало подивился хмурому виду своего повелителя и, так же как раньше аль-Фадиль и Фарукшах, он потом ломал голову над словами, услышанными в тот час. Султан, сидя с сумрачным видом, вновь помянул тогда какое-то невиданное войско, состоящие из одних эмиров. "Разве можно собрать на землях Ислама такое войско?!" - недоумевал катиб.

Султан же, узнав у о смерти франка, долго сидел в задумчивости, а потом взял свою любимую саблю с большим рубином в рукояти и протянул катибу.

– Имад, я желаю, чтобы эта сабля легла в гробницу вместе с этим франком, - ошеломил он своего верного катиба.
– Но об этом должны знать только я, ты и наш самый искусный посол, которого ты отправишь к малику неверных.

– Значит, четвертым посвященным должен стать сам малик франков?
– спросил Имад ад-Дин, старательно делая вид, что он прозрел всю глубину тайны.

– Да. Я надеюсь на его благородство, - сказал султан Салах ад-Дин Юсуф ибн Айюб.

Осведомленные люди передали, что король Бальдуэн с почтением принял посмертный дар султана великому воину и сабля легла в гробницу Онфруа де Торона, по левую руку.

Сам же султан Юсуф и вправду воспринял смерть великого франкского воина, как знамение к началу джихада и осадил приграничную крепость, немногим севернее Генисаретского озера.

Осада выдалась, нелегкой и затяжной, и тогда султан вновь призвал к себе племянника и сказал ему:

– Тебе улыбнулась удача. Продолжай дело.

Окрыленный Фарукшах немедля устроил смелый набег на Галилею и Ливан, принадлежавшие франкам.

Однако на этот раз, как, впрочем, и предполагал султан, зазнавшемуся племяннику пришлось нелегко. Король Бальдуэн вместе с Раймондом Триполийским настигли Фарукшаха в долине Родников и, нанеся его войску большой урон, обратили в бегство.

Султан, между тем, не дремал. Сбылись оба его предчувствия - и дурное, доброе. Раймонд Триполийский, желая стяжать всю славу победителя, увлекся преследованием и вместе с рыцарями-тамплиерами далеко оторвался от королевского войска. Тут-то султан и обрушился на него.

Эта победа над франками, конечно, не рассеяла всю темную ночь поражения при Монжисаре, но все же показалась султану первыми лучами утренней зари. Враги были разбиты. В плену оказались Великий магистр Ордена тамплиеров, а также два очень знатных франка, проявивших великую доблесть под Монжисаром: Бальдуэн Ибелинский и Гюг Галилейский. Гюга тотчас выкупила из плена его мать, графиня Триполийская, за пятьдесят пять тысяч тирских динаров. Бальдуэну же пришлось немного потомиться.

Когда Бальдуэн Ибелин был доставлен в Дамаск и помешен в крепость, султан сам пришел к нему в застенок и сказал: