Сальватор. Том 2

– Камилл! Мое доверие к тебе было так же безгранично, как моя любовь. Когда я тебя спросила о твоих отношениях с мадемуазель Сюзанной де Вальженез, ты меня уверил, что вас связывает дружба. И я тебе поверила, потому что любила тебя.

– Ну и что? – спросил американец.

– Погоди, Камилл. Ты поклялся мне в этом четыре месяца назад. Можешь ли ты повторить свою клятву и сегодня?

– Вне всяких сомнений.

– Значит, ты любишь меня, как год назад, в день нашей свадьбы?

– Даже больше, чем год назад, – отвечал Камилл с любезностью, странно противоречившей хмурому выражению лица его жены.

– И не любишь мадемуазель де Вальженез?

– Само собой, дорогая.

– Можешь в этом поклясться?

– Клянусь! – рассмеялся Камилл.

– Нет, не так, не таким тоном; клянись, как положено перед Богом.

– Клянусь перед Богом! – отвечал Камилл, а мы с вами уже знаем, как он относился к любовным клятвам.

– А я перед Богом заявляю, – с глубоким отвращением вскричала креолка, – что ты лицемер и трус, клятвопреступник и предатель!

Камилл так и подскочил. Он хотел было заговорить, но молодая женщина властным жестом приказала ему молчать.

– Довольно лгать, я сказала. Мне все известно. Вот уже несколько дней я за вами слежу, я следую за вами повсюду, я вижу, как вы входите в особняк Вальженезов, как выходите оттуда. Постыдитесь и не трудитесь и дальше притворяться.

– О! – нетерпеливо проговорил Камилл. – Вы знаете, что я не люблю такие сцены, дорогая моя. Оставим эти двусмысленные речи для буржуа и мужланов. Постараемся оставаться такими, какими мы слывем в свете, то есть людьми воспитанными.

Между мной и мадемуазель де Вальженез ничего нет. Я тебе в этом поклялся, я готов сделать это еще раз. Кажется, этого довольно?

– Это слишком неосторожно! – вскричала креолка, в отчаянии от легкомысленного тона, в каком Камилл говорил о предмете ее страдания. – Может, ты и это станешь отрицать?

Она выхватила из-за корсажа письмо, торопливо его развернула и, не читая, наизусть повторила слово в слово:

– «Камилл, дорогой Камилл! Где ты в этот час, когда я вижу только тебя, слышу только тебя, думаю только о тебе?»

– Теперь моя очередь сказать вам: «Довольно!» – закричал Камилл, вырвал письмо из рук креолки и растерзал его в клочья.

– Рвите, рвите! – приговаривала та. – К несчастью, я помню его назубок.

– Значит, вам мало было за мной шпионить, вы еще распечатываете мои письма или взламываете мои замки? – покраснев от злости, взревел Камилл.

– Да… Ну и что?.. Да, я за тобой шпионю, распечатываю твои письма, взламываю замки! Так ты меня еще не знаешь, несчастный? Не знаешь, на что я способна? Посмотри мне в лицо.

Разве я похожа на женщину, которой можно безнаказанно изменять?!

Несмотря на соблазнительную внешность, креолка была страшна в гневе. Художник при виде затравленного выражения ее глаз и застывшего лица непременно написал бы с нее Медею или Юдифь.

Камилл отпрянул, не находя что ответить. Но он чувствовал, что положение осложнится, если молчание затянется еще хоть на минуту, и попытался взять лестью.

– Как ты хороша сейчас! – воскликнул он. – Ты только посмотри на себя и сравни с другими женщинами. Да нет ни одной краше тебя! А разве кого-нибудь любят больше тебя?

– Мне и не нужно, чтобы меня любили больше, – гордо возразила креолка. – Я хочу, чтобы меня любили одну.

– Именно это я и имел в виду! – подхватил Камилл.

– Неужели? – возмутилась Долорес. – Теперь, когда доказательства у меня в руках, ты станешь отрицать, что имел интрижку с этим ничтожным созданием?

Слово «создание», сказанное в адрес его любимой Сюзанны, покоробило Камилла. Он насупился и ничего не ответил.

– Да, – повторила Долорес, да, с ничтожным созданием!

И эпитет, и это слово прекрасно подходят! О, я знаю ее не хуже вас, даже лучше, может быть; для этого мне хватило одного вечера.

По непонятной причине последние слова смутили говорившую, хотя ничего особенного она вроде бы не сказала.

Камилл заметил ее промах и сейчас же им воспользовался.

– Послушай, – сказал он жене, – хотя то, что я тебе скажу, неделикатно, я не стану отрицать, что Сюзанна в меня влюблена.

– Значит, она тебя любит?! – вскричала креолка. – Ты признаешь, что эта правда?

– Не в нашей власти, дорогая моя, внушить или не внушить любовь, – отвечал Камилл. – Больше того, – философски проговорил он, – разве мы вольны любить или не любить?

– А ты любишь мадемуазель де Вальженез, да или нет? – спросила Долорес; она не хотела, чтобы Камилл выскользнул у нее из рук.

– Я ее не люблю… Вернее, любить можно по-разному. Это сестра моего друга, и я ее не ненавижу.

– Любишь ли ты мадемуазель Сюзанну де Вальженез как женщину? Спрошу еще яснее: мадемуазель Сюзанна де Вальженез – твоя любовница?

– Любовница?

– Раз я твоя жена, она может быть только любовницей.

– Нет, разумеется, она мне не любовница.

– И ты не любишь ее как женщину?

– Как женщину? Нет.

– Хотелось бы верить.

– Это замечательно! – молвил Камилл, протягивая жене руки.

– Погоди, Камилл. Я хотела бы тебе поверить, но мне необходимо получить доказательство.

– Какое?

– Давай уедем.

– Как – уедем? – удивился Камилл. – С чего нам уезжать?

– Потому что непорядочно морочить голову мадемуазель де Вальженез. Она тебя любит, как ты говоришь, стало быть, она надеется. Ты ее не любишь: она страдает. Есть способ положить конец и надежде, и страданию: уехать.

Камилл попытался все свести к шутке.

– Я готов допустить, что отъезд будет выходом из этого положения, – сказал он. – Пример тому мы находим во многих комедиях. Но куда поехать – вот в чем вопрос.

– Мы поедем туда, где нас любят, Камилл. А где нас любят, там и есть наша настоящая родина. Я готова следовать за тобой куда пожелаешь – за сотню лье от Франции, за тысячу лье – только уедем!

– Да, конечно, – ответил Камилл. – Я и сам давно хотел предложить тебе съездить в Италию или в Испанию, да боялся твоих упреков.

– Моих упреков?

– Да. Пойми же! «Я жил многие годы в Париже и почти все здесь видел, – говорил я себе, – но она, моя бедняжка Долорес, как все девушки нашей страны, давно вынашивала эту сладкую мечту – увидеть Париж и умереть, – не разбужу ли я ее раньше чем кончится ее сон?»