Сальватор

– Я люблю тебя, – сказала госпожа де Моранд, привлекая его к себе и страстно целуя. – Вот мой ответ.

– Да, ты меня любишь, – снова заговорил поэт. – Ты меня очень любишь. Но в любви очень еще не значит достаточно.

– Слушай, – произнесла она важно, – давай поговорим серьезно. Хотя бы один раз. Ты думаешь, что есть в свете какая другая женщина, у которой такая же, как у меня, свобода действий?

– Нет, конечно, но…

– Выслушай меня и не перебивай. Откровенность – дикая птица, шум ее может спугнуть. Я сказала уже, что для замужней женщины я пользуюсь самой большой свободой, которой только может пользоваться женщина. А знаешь, что требует от меня взамен этой свободы мой муж? Всего-навсего быть приятной хозяйкой дома, вполне светской женщиной.

Знаешь, что он хочет видеть, когда возвращается домой? Улыбающееся красивое личико, которое позволит ему отдохнуть от цифр и расчетов. Знаешь, чего он от меня требует, когда уходит? Братского пожатия руки, которое придаст ему уверенность в том, что дома у него остается друг. Вот поэтому я и устремилась на всех парусах в этот океан, который называется светом, и стараюсь как можно лучше плавать среди его подводных рифов. Однажды при свете луны я увидела на горизонте некую прекрасную серебряную страну, куда меня увлекли сверкающие звезды. И я воскликнула: «Земля!» Я причалила, вышла на берег и поблагодарила Господа за то, что нашла страну моих грез, поскольку в ней жил ты.

– О, любовь моя! – прошептал Жан Робер, обнимая ее и кивая головой.

– Дай же мне закончить, – сказала она, нежно отстраняя его от себя. – Оказавшись в стране моих грез, первое, о чем я подумала, было то, что я никогда ее не покину. Но рядом был океан, и этот жадный океан никак не хотел отпускать свою добычу, как говорите вы, поэты. Он влек меня, кружевная, атласная и шелковая волна кричала мне: «Вернись к нам навсегда или хотя бы на время, если хочешь сохранить свободу!» И я возвращаюсь туда всякий раз, когда слышу этот требовательный голос. Я возвращаюсь, чтобы заплатить дань. Я плачу ее со слезами на глазах, но этим самым я выкупаю свободу. Вот моя исповедь, и закончить ее я хочу словами, которые сказал некоему поэту-мизантропу другой поэт, еще больший мизантроп:

Коль в свете ты рожден, изволь же соблюстиПриличия, умей себя вести.Ведь разум всяких крайностей боится…

– О, замолчи, я люблю тебя! – страстно воскликнул Жан Робер.

– Ладно! – сказала она, давая ему возможность себя обнять, но не отвечая на поцелуи, которыми Жан Робер покрывал ее лицо, словно бы продолжая в душе сердиться на него. – Но поскольку этот вопрос мы выяснили, давай вернемся к тому, с чего мы начали. Вы спросили меня, какое чувство наименее ценно. Я ответила, что это чувство ожидания. Что вы на это скажете?

– Ничего. И я продолжу говорить это ничего, если вы будете продолжать обращаться ко мне на вы.

 – Ладно, пусть будет ты, если вам так хочется.

– Этого вовсе не достаточно. Когда я задал тебе этот вопрос, ты поцеловала меня в лоб. И, думая об этом полупоцелуе, я и спросил тебя, какое, по-твоему, чувство у человека наименее ценно, или менее полезно, или вообще излишне.

– Прежде всего попроси у меня прощения за то, что ты сказал, что я в свете, танцуя и разговаривая с другими мужчинами, привожу тебя в исступление.

– С удовольствием, но при условии, что ты скажешь мне, что, разрешая другим обнимать тебя, ты думаешь только обо мне.

Ответом молодой женщины был страстный поцелуй.

– Видишь, – сказал Жан Робер, – когда я обнимаю и целую тебя, я тебя вижу, чувствую на ощупь, улавливаю и вдыхаю твой аромат. Но не слышу, поскольку губы мои лежат на твоих губах и никакие слова не могут выразить того, что я ощущаю. Поэтому в данных обстоятельствах мне кажется, что наименее ценным из всех чувств является слух.

– Нет-нет, – сказала она, – не говори ереси: это чувство столь же ценно, как и другие. Ведь оно позволяет мне слушать твои ласковые слова.

Госпожа де Моранд была права, говоря, что слух был не менее важным органом чувств, чем другие. Добавим, что вскоре это чувство станет гораздо более ценным, чем другие.

Поскольку, воркуя таким образом, глядя друг на друга и целуясь, наши влюбленные не видели – нет совершенных влюбленных, – что время от времени драпировка алькова шевелилась, словно бы под действием сквозняка, пробивающегося через приоткрытую дверь.

Они этому и не придали бы никакого значения, поскольку знали, что дверь была плотно заперта.

Но если бы влюбленным пришло в голову призвать на помощь зрение и заглянуть за альков, они увидели бы там человека, который всячески старался противостоять судорогам, сковывавшим его тело из-за столь неудобного положения в столь ограниченном пространстве. Следует сказать, что судороги все же его одолевали.

Но вот настал момент, когда Жан Робер закончил разговор о шести чувствах шестью поцелуями. И человек, спрятавшийся за альковом, то ли оттого, что его положение стало совсем невыносимым, то ли оттого, что его очень огорчили эти поцелуи, пошевелился и этим заставил вздрогнуть госпожу де Моранд.

Жан Робер, словно бы доказывая свой парадокс по поводу слуха, ничего не услышал или сделал вид, что ничего не услышал, и удивленно посмотрел на госпожу де Моранд.

– Что с вами, любовь моя? – спросил он.

– Ты разве ничего не слышал? – задрожав, ответила госпожа де Моранд.

– Нет.

– Слушай, – повторила она, вытянув шею в направлении кровати.

Жан Робер умолк. Но, так ничего и не услышав, он снова взял руку молодой женщины и поднес ее к губам.

Один поцелуй – это музыка, сто поцелуев – симфония. Под сводами часовни раздалась тысяча поцелуев.

Но до слуха госпожи де Моранд снова донеслись посторонние звуки. На сей раз она так испугалась, что даже вскрикнула.

Теперь и Жан Робер услышал что-то подозрительное. Поднявшись, он направился прямо к кровати, откуда, как ему казалось, шли эти звуки.

Тут шевельнулась занавеска алькова. Одним прыжком поэт оказался у кровати, другим перемахнул через нее и встретился лицом к лицу с господином Лореданом де Вальженезом.

– Вы, здесь?! – вскричал Жан Робер.

Госпожа де Моранд вскочила, вся дрожа. Теперь и она, к ее огромному удивлению, узнала молодого человека, которого только что опознал Жан Робер.

Мы помним отеческие наставления господина де Моранда своей жене относительно монсеньора Колетти и господина де Вальженеза. Насколько честным казался ему в любви молодой поэт, настолько же компрометирующими казались епископ и этот проходимец. И он по-дружески предостерег госпожу де Моранд. А когда муж спросил у молодой женщины: «Вам он нравится?», она ответила: «Он мне глубоко безразличен».

Мы также помним, как в главе под названием «Супружеская беседа» банкир сказал о господине Лоредане де Вальженезе: