Самая долгая ночь
Шрифт:
Пройсс велел своим людям вытащить мать Аннье Виссер из ее дома на Ван Бреетстраат, однако всю дорогу до Ойтерпестраат, где ее бросили в камеру, она кричала, что ничего не знает. Затем он дал задание своим людям стучать во все двери на Линденстраат, чтобы выяснить, кто владелец магазина, но его люди вернулись ни с чем. Тогда он послал их назад, но уже с другой установкой к действию, приказав проявить хорошие манеры и даже пообещать вознаграждение — двести гульденов и пять пачек сигарет тому, кто сообщит нужную им информацию. На этот раз его люди по крайней мере вернулись с именем владельца — Хенрик Кейнинг.
Однако никто
Мункхарт сумел откопать данные по Хенрику Кейнингу, который якобы жил при магазине на Линденстраат, однако, судя по всему, больше о нем ничего не было известно. По всей видимости, Кейнинг пользуется фальшивым удостоверением личности, живет по поддельным документам. Члены движения Сопротивления изготавливали эти фальшивки целыми партиями. Пройсс насмотрелся на эти бумажки, в огромных количествах извлекаемые из карманов евреев.
Он вновь взял телефонную трубку, затем подумал и положил на место, но тотчас передумал и вновь потянулся к аппарату. В следующий миг в трубке раздался щелчок коммутатора.
— Соедините меня с штурмбаннфюрером Цёпфом, — приказал он телефонистке.
С того самого момента, когда евреи ускользнули из-под его носа в магазине на Линденстраат, он боролся с искушением. Ему хотелось позвонить Цёпфу и рассказать ему свой секрет. Да, рассказать, но как? Что он ему сообщит? Что, мол, я раскрыл заговор, что заговорщики намеревались угнать поезд с моими евреями, но, прошу меня извинить, штурмбаннфюрер, они как песок, утекли между моих пальцев. И поскольку я провел слишком много времени, выслеживая их, то теперь мне ни за что не выполнить квоту за этот месяц? Да и за следующий тоже? Пройсс покачал головой и сказал:
— Отмените соединение.
С этими словами он положил трубку на место.
Когда же он поднял взгляд, рядом уже стоял Гискес. От неожиданности Пройсс поежился. Офицер абвера был в форме. На сером мундире — продетая в петлицу ленточка Железного креста второго класса, на левом кармане — лента медали за Зимнюю кампанию. Пройсс потянулся за сигаретой, закурил, вдохнул дым и жестом пригласил Гискеса сесть на свободный стул.
Однако Гискес садиться не стал. Вместо этого снял фуражку, пригладил седые волосы, после чего бросил головной убор Пройссу на стол. Фуражка приземлилась на раскрытый скоросшиватель.
— У меня известия от нашего голландского друга, — произнес он, — Йоопа ван дер Верфа. Надеюсь, вы его помните?
Пройсс ответил не сразу, мысленно воспроизведя в уме звук стального прута.
— Он кое-что сказал. Похоже, что наши с вами диверсанты охотятся за поездом. За каким поездом они могут охотиться, Пройсс? — Гискес сложил на груди руки.
Он все знает, подумал Пройсс, просто хочет, чтобы я сказал это первым.
— И что еще сказал вам ван дер Верф?
Гискес пожал плечами.
— Больше
ничего. Похоже, ему больше надеяться не на что. Или он расскажет нам все или… — Пройсс представил себе крики маленького голландца, доносящиеся из подполья. — Так что это за поезд? — тем временем повторил свой вопрос Гискес.Пройсс посмотрел на часы — одиннадцать утра — и подумал о том, как в эти мгновения выглядит утренняя Вена. После чего загасил в пепельнице недокуренный «Нил».
— Товарняк. Вот что, по словам голландца, они намереваются угнать. Товарняк, полный моих евреев. Разве он не это вам сказал?
Гискес покачал головой.
— Нет, голландец ничего не сказал о том, что это товарняк. Просто упомянул поезд, вот и все. Я так решил лишь потому, что все это так или иначе связано с евреями, верно ведь? — на его губах заиграла легкая улыбка.
— Прекратите, — раздраженно бросил ему Пройсс. Было понятно, что Гискес нарочно его подзуживает.
Улыбки абверовца как не бывало.
— И где же теперь эта ваша девица, Пройсс? Ведь явно не в магазине на Линденстраат. Кто-то перевернул это место вверх дном.
— Линденстраат. Вы на что намекаете? — спросил Пройсс, пытаясь не выдать удивления.
— Мы ведь с вами договорились. Вы должны были позвонить мне, если что-то обнаружите. Насколько я понимаю, у нас с вами был именно такой уговор, — произнес Гискес и сделал каменное лицо.
Откуда ему известно про Линденстраат и про магазин? — подумал Пройсс и пожал плечами. В принципе объяснений могло быть сколько угодно. У абвера имеются свои источники, в этом нет никаких сомнений, точно так же, как у СД. Добрый десяток людей — будь то голландских полицейских или присланных из Гааги — мог рассказать Гискесу про устроенный ими обыск. Например, тот же де Гроот.
Пройсс в упор посмотрел на абверовца. Он не обязан ему ничего объяснять. Если только Гискес не вступил в тесные отношения с высшим руководством РСХА, он не обязан перед ним отчитываться.
— Знаете, Пройсс, нам обоим это может быть только на руку, — произнес Гискес уже мягче, хотя выражение его лица по-прежнему оставалось неприязненным. Пройсс закурил новую сигарету и сделался весь внимание.
— Вам принадлежит честь раскрытия заговора по вывозу ваших бесценных евреев. Оркестр играет туш, развеваются флаги, сам рейхсфюрер щиплет вас за щечку. Моя же заслуга в ином — я разоблачаю английских диверсантов, а это, скажу я вам, представители куда более опасной породы, нежели неотесанные голландцы, которым хватает духа лишь на то, чтобы раскидывать листовки или воровать хлебные карточки.
Пройсс не стал исправлять Гискеса. Никакие это не диверсанты.
Он глубоко затянулся, после чего выдохнул сигаретный дым почти в лицо своему собеседнику. Он ни разу не видел Гискеса с сигаретой и потому не доверял ему, как не доверял всем, кто не курит.
— Пройсс, мы с вами оба станем героями, — произнес Гискес. — Но для этого мы должны доверять друг другу. И сотрудничать. Потому что по одиночке нас ждет провал. Вместе же… мы с вами добьемся успеха.
Пройсс задумался. Сейчас он зашел в тупик. Картотека крипо, соседи на Линденстраат, плачущая мать предательницы, бумаги из магазина — и никаких результатов. Работать сообща — значит, делиться славой, но с другой стороны — половина лучше, чем ничего. И если евреи захватят поезд, то его ждут неприятности, и немалые.