Самая долгая ночь
Шрифт:
— Мертв. Умер еще по пути в больницу. Единственное, чего добился от него мой человек, это имя. Иоганнес Костер.
Пройсс посмотрел на лежащий перед ним список. Взяв карандаш, он вычеркнул из него фамилию «Костер».
— Итак, — произнес он.
— Итак, у нас ничего нет, — закончил за него Гискес.
Пройсс взял в руку очередную карточку, и в глаза ему тотчас бросилось имя: «Деккер, Река». Река, кажется, это имя упоминала его доносчица Виссер. «316, Боттичеллистраат, Оуд Зюйд, Амстердам». По верху карточки был проставлен знакомый синий штамп «Отправлен на работы», а ниже приписана дата 09.07.42. Впрочем, еще ниже, как на карточках почти всех депортированных
Но если Река Деккер мертва, то кто этот Деккер из списка? На всякий случай рядом с фамилией Деккер он подписал имя «Река», а в конце добавил букву J, чтобы было видно, что это еврейка.
— Хочу сказать вам одну вещь, — произнес он в трубку, обращаясь к Гискесу. — Похоже, я тут кое-что обнаружил.
И не обращая внимания на то, что Гискес продолжал что-то говорить, положил трубку на рычаг.
Было почти восемь, когда телефонный звонок пробудил Пройсса от грез о Марте и ярком венском солнце. Он оторвал затекшую шею от письменного стола и потянулся за трубкой. В ней сначала послышался треск, а затем громкий щелчок. Ага, междугородный.
— Герр гауптштурмфюрер, — произнес невидимый собеседник. — Говорит Брумм, адъютант оберштурмфюрера СС Геммекера. Из Вестерборка. По поводу вашего предыдущего звонка…
— Да? И какие у вас новости? — спросил Пройсс, потирая глаза, чтобы убрать с них последние липкие паутинки сна.
— По поводу этой еврейки, Деккер, — произнес голос в трубке. — Реки Деккер.
— Да-да, и где же она? До сих пор в лагере или ее уже отправили на Восток?
В трубке возникла пауза.
— Похоже, ни то ни другое, гауптштурмфюрер. Мы просмотрели все списки, и обнаружили ее имя в списке к отправке транспортом от 10 ноября прошлого года. А также имена ее отца и матери, Якоба и Мейры.
Деккер, Якоб. Такая карточка ему попадалась.
— И? — Пройсс потер шею. До него с трудом доходило, куда клонит Брумм.
— На транспорте ее не было, — произнес тот. Вернее, выпалил. — Она у нас значится, как пропавшая без вести. Побег имел место в ночь на девятое ноября. Согласно нашим записям мы на следующий день поставили в известность жандармерию и заполнили карточку, которую затем передали в службу безопасности и уголовную полицию Гааги. Разумеется, когда она сбежала, мы вместо нее депортировали еще десятерых…
До Пройсса наконец дошло. Значит, Река Деккер бежала из Вестерборка.
— Но что с ней стало потом? Почему не поставили в известность меня? Она ведь из Амстердама. Она ведь вполне могла вернуться сюда, разве не так?
Помехи на линии сделались сильнее, затем пропали.
— Вы должны сообщить об этом в Гаагу, гауптштурмфюрер.
— Но ведь она сбежала от вас, — заявил Пройсс в трубку. Он наконец окончательно стряхнул с себя сон и теперь вновь почувствовал, как на него надвигается головная боль. Какая вопиющая халатность. Если не сказать больше. Собеседник на том конце провода что-то невнятно забормотал. Не иначе, как пьян.
— Извините, гауптштурфюрер, но она в конце концов всего лишь одна…
Пройсс был готов заорать в трубку, но вместо этого лишь глубоко вздохнул. Какой толк ему от всего этого?
— Спасибо, Брумм. Поблагодарите также от моего имени оберштурмфюрера. Но
мне необходимо ее удостоверение личности. Причем срочно. Пусть кто-то немедленно привезет его сюда ко мне.— Простите, гауптштурмфюрер? — этот идиот, как видно, его не понял.
— Мне нужно ее фото, с карточки, которую вы завели на нее в Дулаге. На наших карточках нет фотографий, — пояснил он, пытаясь не сорваться на крик.
— А разве в Гааге нет таких карточек? Тем более что Гаага значительно ближе.
Пройсс не собирался спрашивать у Цёпфа фото этой женщины, равно как просить Науманна помочь ему получить это фото, хотя бы потому, что он сам утаил от них обоих такую уйму информации.
— Ваша фотография будет поновей.
— Да, пожалуй, вы правы, — согласился Брумм. — На мы здесь испытываем острый недостаток кадров. Я даже не знаю, сумеем ли мы…
— Унтерштурмфюрер, — произнес Пройсс, придав голосу ледяные нотки и даже поднялся с места, чтобы громче говорить в трубку. — Речь идет не просто об очередной еврейке. Если только вы, конечно, не собираетесь держать ответ перед самим бригадефюрером СС Науманном по поводу вашего отказа сотрудничать с отделом по делам евреев, я предлагаю вам…
— Да-да, герр гауптштурмфюрер, — поспешил согласиться Брумм. — Не пройдет и четверти часа, как я отошлю к вам моего вестового на мотоцикле. Прямо в ваш кабинет на…
— Ойтерпестраат, — подсказал Пройсс. — Благодарю вас за помощь.
И не дожидаясь, что ему ответят на том конце провода, — а ведь наверняка скажут что-то такое, от чего голова разболится лишь еще сильнее, — он с силой опустил трубку на рычаг.
Имея на руках фотографию, он сможет распространить листовки с обещанием награды за поимку. А когда эти листовки попадут в руки местных жителей, кто-нибудь наверняка захочет выдать Реку Деккер, ее товарищей и их планы по освобождению евреев.
На чердаке уже давно было темно, но Маус знал, что Река не спит, потому что она то и дело ворочалась на полу рядом с ним. Они с ней устроились в самом дальнем от окна углу.
— Когда все кончится, ты поедешь домой? — спросила она. В темноте ночной комнаты ее рот был едва ли не прижат к его уху. Да, такой вопрос может задать только женщина, подумал Маус, чтобы избежать разговоров о тех вещах, о которых они в принципе тоже могли поговорить: про Аннье, или то, что ждет их завтра, или о том, что он думал, когда наставил на нее пистолет тогда возле самолета.
И все-таки он ответил:
— Да, я вернусь домой. Мне нужно позаботиться о матери. Кроме того, у меня есть работа.
— Твоя гангстерская работа?
— Да, моя гангстерская работа, — он хотел сказать Реке, что он собирался сделать тогда на поле, в том случае, если она слышала, что Рашель прошептала ему чуть раньше. Но в темноте комнаты, учитывая то, что ожидало их завтра, он не смог заставить себя это сделать. Он был эгоистом и прекрасно это знал. И скажи он ей, как она тотчас обозлится на него, а он этого не хотел, тем более, сейчас.
— Давай, — прошептала Река, и он почувствовал, как ее ладонь легла ему на руку, затем на лицо. — Обними меня, пожалуйста.
Он заключил ее в объятия, и она положила голову ему на грудь. А в нескольких кварталах от них, ближе к вокзалу Мейдерпоорт, раздался негромкий, протяжный гудок.
Кремпель стоял в дверях кабинета — с пустыми руками.
— На Боттичеллистраат ничего нет, гауптштурмфюрер. Мы, как вы нам приказали, обыскали дом номер тридцать один, и два соседних, справа и слева. Никто в глаза не видел этих Деккеров вот уже несколько месяцев.