Самая невзрачная жена

– Тогда идёте записываться, после выходите из гарнизона, куда хотите.

Уходя, женщина посмотрела на принца, как будто что-то понимая или же просто запоминая его лицо. Ему казалось, что он совершил какую-то ошибку... Но не знал, какую и где. Более того, теперь он получил дар. Дар. У Воина. Как это, демоны побери, понимать, в его-то возрасте?!

***

– Как смертная?!
– мальчик-писчий гарнизона удивлённо поправил очки, глядя на Стишу.

– Смертная, и всё тут, - раздражённо ответил Эстлиф.

Им надо было уходить, а мальчишка всё также таращился на Стишу, как на диковинку. В какой-то мере Эстлиф его понимал. Наверное, он также смотрел бы на смертного, скажи тот, что пришёл из-за гор. Но сейчас его это раздражало!

Когда за ними закрылись ворота гарнизона, Стиша шумно выдохнула:

– Страшный у них командир! Вроде даже симпатичный, а как посмотрел - до мурашек страшно стало!
– жаловалась она, дёргая Эстлифа за широкий рукав.

– Стиша, - вздохнул Эстлиф, - не всё ли равно? Выпустил из гарнизона, и хорошо! Нас ждёт источник. Пока по лесам будем прятаться, а потом, может, о нас и вспомнят вышестоящие, - рассмеялся мужчина.

– Ритайлэ своенравна, да?
– спросила у стеклянного серого неба Стиша.
– И это, наверное, самый необычный источник. Я никогда не слышала о подобных ему, которые позволяли бы одарить смертного или же отобрать силу у одарённого.

– Потому Ритайлэ так упорно и искала хранителя, что такие возможности не должны доставаться недостойному.

– А ты у нас, значит, достойный во всех смыслах?
– улыбнулась она, щёлкая мужчину по носу.
– Чьё-то мнение о себе выросло до небес!

– Но ты же всегда мне напомнишь об этом?
– он прижал к себе Стишу.
– Не жалко тебе дара, а, неразумная? Навсегда ведь отреклась, я тебе даже другой дать не смогу!

– Прорицатель сам отказался отпускать меня-одарённую. Буду жить, трудиться, познаю мир смертных - почему бы и нет, в конце концов?
– пожала она плечами, целуя хозяина источника в щёку.
– К тому же теперь тебе не придётся терпеть мои ледяные руки на груди.

– А я бы не отказался!
– протянул Эстлиф, утаскивая на крутую тропу довольную Стишу.

***

Монотонно серые дни вяло текли по кругу: подъём на рассвете, перекус, езда целый день, ночлег у костра и тихие истории графа, сон и продолжение пути с рассветом... Лошадей они купили в первой же деревне. У Налы болело всё, и животное, как будто чувствуя, ступало как можно осторожнее.

– Сегодня вечером прибудем на границу, - аккуратно подъезжая к девушке (дорога была весьма узкой) обрадовал Окшетт.

Нала только и смогла, что кивнуть, смотря на пыльную дорогу под копытами. За эти дни она то бодрилась, готовая к новой жизни, то сникала, боясь её. И всё никак не удавалось найти золотую середину надежд и страхов, только крайности. Граф всё это видел и старался лишний раз не беспокоить девушку, так что волей-неволей и ему пришлось любоваться пейзажами, а не коротать время за остроумной беседой.

Взрывшая песок стрела пустила коней в бег, а Окшетт мгновенно призвал тень, укрывшую их живым щитом. Однако неведомый стрелок оказался гораздо хитрее, и двумя следующими пристрелил коней. Нала закричала, не успевая выдернуть ногу из стремени и падая следом за животным. Сбоку ругался Окшетт, никак не успевавший помочь. А она только и смогла, что закрыть голову руками, падая на бок и судорожно дергая ногой. Закричать от боли не смогла - царапнув щеку, в землю впилась стрела.

Налу закрыла тень, и она, справляясь с цветными кругами перед глазами, стала выдергивать ногу из-под издохшего животного. Давай, Нала, давай! Надо, надо! Надо спастись! К ней подбежал Окшетт, рывком вытянувший девушку из-под коня, пока их закрывала от атак тень.

– Бежать можешь?

– Да!
– ответила Нала, встав на ногу. Она болела, но слушалась.

– Вперёд!

И граф подтолкнул её в лес, который скрывал небольшой особняк - облезший, покрытый плесенью, брошенный не одно столетие назад.

– Прячься!

Приказал он, толкнув массивные металлические двери. Нала влетела внутрь, в переполненное пылью и затхлостью помещение. Не осознавая, что она делает, вбежала в первую же комнату куда была открыта дверь. Свет серого дня отражался в зеркале, покрытом трещинами. Нала едва перевела дыхание, чудом удерживаясь на одной ноге: вторая болела но, кажется, не опухла. Она протянула руку к заклубившемуся туману. От страха бешено билось сердце, боль затмевала все разумные мысли, оставалось осознание близкого спасения, близкого, верного, всего-то ведь надо войти в зеркало, и смерть опять, опять минует! Вспыхнули черные точки, Нала нечаянно перенесла вес на поврежденную ногу и, как подкошенная, рухнула у зеркала, но в голове странно прояснилось. Предательница! Трусиха! Она хотела сбежать, оставив графа одного на верную смерть! В то же время ей казалось, что у него не было шансов: безоружный, что он мог сделать тем, кто нападал на них?! Тени же слабы, как запомнила Нала.

Она подползла к зеркалу, погладила стекло.

– Могу ли я взять с собой ещё одного человека?
– прошептала она, а в ответ заклубился привычный туман, из которого появились духи.

– Можешь! Только цену заплати!
– летали и смеялись они, а Нала подумала, что сейчас-то она точно должна поседеть.

Духи озвучили цену, всё также смеясь и кружа в зазеркалье. Нала нащупала косу, поднесла к глазам и долго, пристально разглядывала серо-русый оттенок. Не поседела...

Весь в крови, взлохмаченный, в порванной одежде Окшетт застал безразлично смеявшуюся девушку, сидевшую спиной к зеркалу, обнимавшую ногу и смотревшую в серую пустоту ветхого дома, стонавшего от каждого шага. Он швырнул на пол притащенного с улицы наёмника. Сам граф едва держался на ногах: убивать гипнозом могли только мастера (к коим он не относился), а остальные платили цену. Только вот какую - это Окшетт узнает, возможно, спустя десятилетия, скончавшись от какой-то болезни.

Пленный очнулся со страшным криком боли: его сбросила лошадь, придавив собой же (внушить ужас животному было проще, чем всаднику). Сначала ему казалось смешным, что за мужиком и какой-то девкой послали целых пять человек, но потом они встретились с его тенью, которая одним махом уничтожила двоих, а сам мужик каким-то колдовством добил остальных, оставив живым только его. Ненадолго. Жгучая боль, и его душу забрал Смерть. Вовремя.

– Демоны!
– выругался Окшетт, но, впрочем, он и так знал, что наемников за ними отправил герцог Капринский.

Граф же провёл рукой по собственной шее, тут же испачкавшись в крови из раны. Голова немного кружилась, но даже так он видел, что Нала напугана отнюдь не покушением.

– Прячься в зеркале. Мы не знаем, сколько ещё наёмников идёт по нашим следам.

– А ты?
– глухо спросила девушка,

– Отобьюсь, - он криво усмехнулся.

Если бы Нала спросила, готов ли он умереть, то Окшетт честно ответил бы, что нет. Но пока не прозвучал главный вопрос, у него оставались силы лицемерить и хитрить.

Налу же затрясло. Она могла спрятаться в зеркалах, переждать нашествие наёмников, недоступная им, а потом добраться до Кейсарии, ведь до границы оставалось всего-ничего, а там уж кто-нибудь помог бы, наверняка о ее прибытии знали. Могла она уйти и зеркалами, например, в свой Лиг. Только что её ждало и там, и там? Нала ещё раз посмотрела на наёмника, которого проволокли по пыльному полу, потом подняла взгляд на Окшетта. Он тяжело дышал, прислонившись к кровати, пытаясь перевязать раненую руку. А кровь-то текла ещё и из шеи... Нала ползком подобралась к наёмнику и оторвала от порвавшейся туники полоску ткани, перевязала Окшетту руку, отчистила шею от крови, убедившись, что маленькая царапина скоро сама перестанет кровоточить.