Самая страшная книга 2024

– И он до сих пор молчит. Я ведь говорил, что это ненормально. Если личинус мертв, то понятно, почему тетка так быстро убежала, – нахмурился Сашка.

– Да хватит уже нагонять! Мало того что петарду запустил, так еще только хуже делаешь! – сказал я. – Давайте догоним тетку. Извинимся и попросим вернуться к ребенку. Или придется в полицию идти?

– Тогда мать меня точно убьет! И за футболку, и за петарды.

Я не сразу заметил, что Майя покинула наше укрытие и направилась к коляске. Ее походка изменилась: подошвы туфель вяло шоркали по асфальту, тело чуть клонилось то влево, то вправо.

– Майка, ты что? – спросил я.

Она не обернулась. Сделала еще несколько шагов и лишь потом ответила сонным, заторможенным голосом:

– Там же малыш. Я должна за ним присмотреть.

Я глянул на Сашку. Он выпучился на меня в ответ. Тем временем Майя добралась до входа в магазин. Деловито поправила капюшон, обхватила ручку и, мерно покачивая, покатила коляску по дороге. До моих ушей донеслась заунывная мелодия, похожая на изувеченную версию колыбельной.

– Стой, стой! Майка! – Я перемахнул через кусты и рванул за ней. Сашка бросился следом за мной. – Да куда ты идешь? Подожди нас хотя бы!

Майя не замедляла шаг, как будто забыла о нашем существовании. Сашка заорал:

– Открой коляску! Загляни внутрь! С этим личинусом что-то не так, говорю тебе!

Мне почему-то подумалось, что со стороны Майка смотрится как обычная мамочка на прогулке с коляской. Если не слушать гнетущую колыбельную и не принимать в расчет, что ребенок чужой.

Мы добежали до Майи, но она по-прежнему не реагировала на уговоры и крики. Я схватил ее за плечо, сначала нерешительно, затем сильнее. Майка вырывалась, мыча что-то неразборчивое, поэтому мне пришлось обхватить ее обеими руками для того, чтобы остановить. От этого она заплакала, но не отпустила рукоять коляски.

– Щас я покажу. Узнаете, кто был прав… – пробормотал Сашка и сорвал капюшон.

Увиденное заставило меня разжать руки и отшатнуться. Я с трудом подавил желание дать деру, хотя все равно вряд ли бы получилось: ноги стали как ватные. Сашка тихо выматерился.

В люльке извивалось нечто, похожее на смесь кальмара и лямблии из школьного учебника биологии. Только размером чуть меньше новорожденного младенца. Багряное тельце сокращалось, словно пыталось укрыться от жарких лучей солнца и испуганных глаз людей. Четыре жгута, коренящихся в верхней части – «голове» – существа, били по краям коляски, со свистом рассекая воздух. Блестящие черные наросты выпучились, завращались на тонких основаниях, поворачиваясь то ко мне, то к Сашке.

Дно люльки покрывала темная жижа, извергнувшаяся, по-видимому, из отверстий на тельце Багряноголового. На существо был криво натянут грязный, пропитанный влагой подгузник, а одно из щупалец пронизывало колечко детской погремушки. Я мог бы усмехнуться этой детали в каком-нибудь фильме, но в тот момент не мог отделаться от нарастающих волн страха.

«Безумная тетка за ним ухаживала, – мелькнула отталкивающая мысль. – Как за малышом. Неужели такого и родила?»

Багряноголовый в очередной раз выпучился на остолбеневшего Сашку. Жгуты напряглись, на тельце с хлюпаньем разошлось чернеющее отверстие. Высунувшаяся из него тонкая трубочка выпустила тугую струю Сашке в лицо. Он согнулся пополам, затем и вовсе рухнул, растирая глаза ладонями.

– А-а-а-а-а, жжет! Жжет! Смойте с меня эту дрянь! – кричал он, катаясь по тротуару.

Я бросился на помощь. Инстинктивно потянулся к лицу Сашки голыми руками, но вовремя сообразил, что жижа обожжет и меня. Растерянно осмотрелся в поисках тряпки, затем стянул с себя футболку.

Жижа стиралась тяжело, неохотно. Как старые обои со стены. Я попытался приложить больше усилий, но Сашка сразу заорал и оттолкнул меня ногами. А я, не в силах произнести ни слова, глядел на его лицо с отваливающимися кусками кожи и бурой сеточкой от впитывающейся жижи. Глаза Сашки покраснели, зрачки теряли форму, напоминая растекающиеся капли акварели.

– Ничего не вижу, – жалобно сказал он. – Больше не стирай, не трогай мое лицо. Уже не жжется так сильно. Просто ноет, и все.

– Это какая-то кислота, – сказал я, не найдя других слов.

– Выглядит плохо, да? Ладно, не отвечай. Где этот красный уродец?

Только сейчас я заметил, что коляски рядом не было. Как и Майи. Мне вспомнился ее отрешенный взгляд и заунывная мелодия. Тяга к псевдоребенку, столь сильная, что Майя упорно пыталась вырваться от меня. Похоже, когда я помогал Сашке, она воспользовалась моментом и укатила коляску. Куда? Хотел бы я знать. Утешало лишь то, что Багряноголовый в Майку кислотой не плевал, а признал в ней нечто вроде родителя.

– Нет коляски. Майка ушла и забрала ее с собой, – ответил я.

Сашка застонал. Не от боли – от досады. Думаю, он корил себя за то, что вообще затеял все это дело с петардами.

– Погоди, я вызову скорую, – спохватился я.

– Сначала маме моей позвони. Я сам не смогу. А потом уже в скорую.

Я сделал, как он попросил. Потом позвонил своему отцу, так как наивно полагал, что в столь странной ситуации он разберется лучше меня.

Сашка валялся на асфальте, постанывая от боли. Прохожие обходили нас стороной, бросая косые взгляды и недовольные фразы. Мне было на них наплевать. Я ждал, думал о Багряноголовом, ранах Сашки и исчезновении Майки. И это мысленное погружение было подобно водовороту, уносящему туда, где я никогда не хотел оказаться. Что это за существо? Где Майка? Что будет с Сашкой? У меня не было ни одного ответа.

Медики прибыли первыми. Они уже грузили носилки с Сашкой в сияющую красно-голубыми огнями «газель», когда примчался отец. Он изумленно ахнул, увидев изуродованное лицо Сашки, затем крепко обнял меня – впервые за последние пару лет. Наверное, не слишком правильно так говорить, но он наверняка испытал облегчение от того, что пострадал не его сын.

Я попробовал рассказать ему, что произошло, но рассказ вышел такой сбивчивый и фантастичный, что я не поверил бы себе сам. Отец растерянно кивал, чесал затылок или задавал бестолковые вопросы. В конце концов он предложил мне рассказать все по новой дома. Я отказывался ехать, пока не найдем Майю.

– Ты многое пережил, – терпеливо убеждал меня отец. – Я не знаю, что произошло на самом деле, но видел раны Саши и понимаю, как ты беспокоишься за подругу. Мы не бросим ее, не волнуйся. Садись в машину. По дороге я позвоню в полицию. Расскажу, что девочка могла пропасть. Они найдут ее, вот увидишь.

Они действительно нашли ее. Через три дня. Возле Бурашки – маленькой речушки на окраине города. Майя сидела на берегу, не отрываясь от созерцания водной глади. Рядом с ней лежала перевернутая коляска. Пустая. Нашедшим ее полицейским Майя рассказала, что малыш подрос и захотел искупаться. Она отнесла его к воде, отпустила. Малыш уплыл по течению, а она осталась ждать. Вдруг вернется? Кто же тогда позаботится о нем?

Если Майя и ела в течение этих трех дней, то совсем мало. Позже я увидел фотографию в газетах: довольные находкой полицейские и грязная истощенная девочка, выглядящая гораздо моложе своих лет.

Вживую встретиться с Майей мне больше не удалось. Она так и не пришла в себя, все бормотала про младенцев или мычала заунывные мелодии. Ее родители продали квартиру и все свои нехитрые пожитки, забрали Майю и уехали из города. Соседи поговаривали, что девочку отправили на лечение в столичную психиатрическую лечебницу, но кто знает? Как я ни пытался в течение нескольких лет, мне не удалось с ней связаться.