Самба-храбрец. Сказки и легенды Сенегала

И вот закатал он крокодила в сеть, скрутил ему лапы лианами, связал челюсти на всякий случай. А потом перекинул посох с крокодилом через плечо и понес.

Сначала бежал охотник, потом шел, потом брел весь в поту, задыхаясь и отдуваясь.

Сколько раз он перекладывал посох со своей опасной ношей с плеча на плечо, он и счет потерял. Но все же добрался до берега Гамбии-реки и тут развязал крокодила.

Но папаша-крокодил ему сказал:

— Охотник, ты меня так долго нес, что у меня от лиан все лапы затекли! Прошу тебя, опусти меня прямо в реку!

Зашел охотник в реку по колени и уже хотел опустить крокодила в воду, но тот сказал:

— Зайди в реку по пояс! Здесь мне трудно будет плыть.

Зашел охотник в воду по пояс. Но крокодил попросил:

— Зайди еще поглубже, по самую грудь!

Охотник зашел поглубже. Но снова крокодил попросил жалобным голосом:

— Зайди еще поглубже, чтобы вода была тебе по плечи!

Зашел охотник в воду по плечи, и тут крокодил сказал:

— А теперь отпусти меня!

Отпустил охотник крокодила и хотел уже вернуться на берег. Но вдруг крокодил набросился на него.

Едва успел охотник сунуть ему свой посох в раскрытую пасть, чтобы крокодил его не перекусил. Но отпустить посох уже не мог, боялся.

— Что ты делаешь? — вскрикнул охотник. — Отпусти меня!

— Нет, я тебя не отпущу, потому что я голоден, — ответил крокодил, стараясь освободиться.

— Отпусти меня!

— Я тебя не отпущу, я не ел два дня и сейчас очень голоден.

— Эх, крокодил, неужели ты не знаешь, что за добро надо платить добром? Что свое слово надо держать?

— За добро всегда отплачивают злом, — ответил крокодил.

— Пусть я теперь в твоей власти, но ты говоришь неправду.

— Это ты один так думаешь!

— Спроси кого хочешь, и все тебе скажут, что прав я, а не ты.

— Хорошо, — согласился крокодил. — Давай спросим первых троих попавшихся. И если все трое скажут, что прав я, то знай: я тебя сожру!

Не успел он договорить, как к реке подошла старая-престарая корова. Окликнул ее крокодил и спросил:

— Эй, корова Нагг, ты стара и мудра! Скажи нам, чем платят за добро: добром или злом?

— За добро всегда отплачивают злом, — ответила корова. — Я-то уж знаю это лучше всех. Пока я была молода к плодовита, по вечерам, когда я возвращалась с пастбища, мне давали отрубей, и соли, и проса, меня мыли и растирали, и маленький пастух Пуло не смел поднять на меня свою палку, иначе хозяин избил бы его самого. В те времена я давала много молока и почти все коровы и быки моего хозяина были моими потомками. А теперь я состарилась, у меня больше нет молока и не будет телят. И теперь никто обо мне не заботится. Меня не водят на пастбище. Утром меня выгоняют палками за ограду, и приходится мне самой искать себе в зарослях скудное пропитание. Вот почему я и говорю: за добро всегда отплачивают злом!

— Ты слышал, охотник? — спросил крокодил.

— Да, я слышал, — ответил охотник.

Виляя костлявым задом и обмахиваясь облезлым хвостом, ушла корова в заросли щипать сухую жесткую траву.

И сразу же к реке приковылял на водопой старый, тощий конь. Он уже хотел было сдуть сор с поверхности реки и погрузить в воду дрожащие губы, когда крокодил окликнул его:

— Эй, конь, ты стар и мудр! Можешь ты нам сказать, мне и этому охотнику, чем отплачивают за добро: добром или злом?

— Конечно, могу, — ответил старый конь. — За добро всегда отплачивают злом, я-то об этом знаю. Слушайте меня вы оба! В те времена, когда я был молод, силен и горяч, у меня одного было трое конюхов, утром и вечером ясли мои наполняли просом, и у меня всегда была болтушка из отрубей, частенько с медом. Каждое утро меня купали и растирали. У меня была сбруя и седла, сделанные и украшенные искуснейшими шорниками-маврами. Я скакал по полям сражений, и хозяин мой побеждал всегда: пять сотен пленных привез я ему на своем могучем крупе. Девять лет я носил моего хозяина и его добычу. Но сейчас я состарился. И по утрам меня только стреножат и выгоняют палками за ограду, приходится мне самому искать себе в зарослях скудное пропитание.

Сказал так старый конь, сдул пену с воды и погрузил в нее дрожащие губы. Долго пил он, а когда напился, ушел в заросли, ковыляя и спотыкаясь из-за слишком коротких пут.

— Ты все слышал, охотник? — спросил крокодил. — Теперь я тебя сожру, потому что я очень голоден.

— Нет, папаша-крокодил, — ответил охотник. — Ты ведь сам сказал: мы спросим троих! Если третий, кто придет к реке, скажет то же самое, ты можешь меня съесть. Но никак не раньше!

— Ладно, ладно, — проворчал крокодил. — Но потом уж ни на что не надейся!

И тут как раз прискакал к реке, подбрасывая зад и покачивая ушами, старый заяц Лёк. Он услышал шум борьбы и крики охотника и решил посмотреть, что случилось.

А увидел он зрелище необычайное. Охотник-бассари из последних сил старается вытащить из реки крокодила за посох, вставленный ему в пасть. А крокодил старается утащить охотника в глубину. И посох в его пасти уже согнулся, как ручка корзины.

Но вот удалось охотнику вытащить крокодила на берег, и тогда сказал он зайцу Лёку:

— Рассуди нас, Лёк, ты стар и мудр. Будь нашим судьей!

Папаша-крокодил тоже прохрипел, что он согласен.

— Вынь у него посох изо рта, чтобы он мог говорить, когда придет его очередь.

С большим трудом вытащил охотник посох, и крокодил захлопнул пасть. Но сил у него осталось уже мало, и он решил перехитрить охотника.

— Говори, я слушаю, — сказал охотнику Лёк.

Рассказал охотник, как нашел крокодила далеко в саванне, как обещал крокодил отплатить ему добром, если он его спасет. Рассказал, как нес связанного крокодила полдня под палящим солнцем, как выпустил его в реку.

— И тогда, — закончил охотник, — этот подлый зверь набросился на меня. За все добро, что я ему сделал, он хотел меня сожрать!

— А теперь говори ты, папаша-крокодил!

— Как ты можешь верить этому человеку, друг мой Лёк? — захрипел крокодил. — Ты же знаешь — он враг всех зверей! В самом деле все было вовсе не так. Я и вправду очень устал и обессилел, когда меня нашел этот жестокий охотник. Вот я и наобещал ему всякой всячины, чтобы только спасти свою жизнь. Но он все равно связал меня — ведь я очень ослаб, — и принес сюда подвешенным к своему посоху. Как я мог на него наброситься, если я до сих пор еле шевелюсь?