Самоцветное ожерелье Гоби

Пробы пушкинита из Гоби-Алтая, привезенные нами в Улан-Батор, исследовались в лаборатории. В составе исследованного эпидота (так же как и в уральском) содержалось около 2 % окиси натрия и 1.5 % окиси лития, что с уверенностью позволило считать его пушкинитом. Ну, а камнерезы партии «Цветные камни», руководимые Дамдины Буяном, постарались оценить его как ювелирный камень. Они доказали, что пушкинит хорошо обрабатывается, принимает зеркальную полировку и изготовленный в виде выпуклых кабошонов имеет красивые световые переливы типа кошачьего глаза.

Вскоре пушкинитом затнтересовалась местная промышленность, и у геологов появилась дополнительная, но желанная работа с этим камнем.

Ну, а как же с легендарным камнем вайдурьей, с которого начался рассказ?

Когда изготовили опытные кабошоны из пушкинита, я взял один из них и отправился к одному своему знакомому китайцу, врачевателю и знатоку тибетской медицины, и показал ему изготовленный кабошон из пушкинита. Он долго крутил камень в своих руках, завороженным взором смотрел, как по выпуклой поверхности бегал желто-зеленый глазок, как светились вдоль него серебристые полоски микротрещин.

— Это магический камень, — сказал он, наконец.

— От него исходит целительное внутреннее свечение, я чувствую его своими пальцами. Может, это и есть драгоценный вайдурья, который исцелял больных в храме Лта-на-Сдуг? Не знаю. Но, поверь мне, этот камень концентрирует энергию и способен вытягивать болезни. У него необъяснимая притягательная сила и воздействие на человека.

Кое-что о верблюде и зверином календаре

В Гоби в отличие от наших среднеазиатских пустынь мне очень редко на глаза попадались фаланги, скорпионы, саранча, змеи. Вероятно, это связано с более суровым климатом высокогорной центральноазиатской пустыни. Так или иначе, но это обстоятельство было немаловажным в маршрутах и избавляло нас от мучительных тревог. Однажды наши молодые рабочие поймали недалеко от лагеря мохнатую фалангу. Посадив ее в литровую банку, они бросили к ней две саранчи, а сами, усевшись вокруг, стали наблюдать за возникшей в банке смертельной схваткой насекомых. Фаланга вышла из боя победительницей, и ей великодушно была дарована жизнь. В другой раз, в Южной Гоби, выйдя из палатки, я заметил в нескольких шагах змею, приползшую в наш лагерь. Реакция на этот непрошенный визит со стороны монголов была для меня неожиданной: двое рабочих, осторожно орудуя палками, прогнали змею с территории, не причинив ей никакого вреда.

— Могой (змея) — священное существо, как считают старики, — пояснил мне, улыбаясь, техник Дамба.

— Вы же знаете, что у нас даже есть «могойн жил» — «год змеи!». Про «год змеи» и монгольский звериный календарь я слышал и раньше. Мой знакомый астролог вещал, что змеиный год — самый трудный, насыщенный крутыми поворотами судьбы. Если учесть, что «год змеи» приходится на 1905, 1917, 1929, 1941 годы, то с этим нельзя не согласиться.

Кроме «змеиного года» есть еще и змеиный камень, который у геологов именуется змеевиком, или серпентинитом, названным так за сходство по цвету и рисунку со змеиной кожей. Среди змеевиков — горных пород, состоящих в основном из минерала серпентина, — встречаются благородные разновидности типа офита или похожие на нефрит. В Монголии змеевик (по-монгольски — толигор) встречается во многих местах. В Южной Гоби уже давно было известно месторождение нефритоподобного змеевика. Оно отрабатывалось старателями, принимавшими этот камень за настоящий нефрит. Но геологи-самоцветчики внесли поправку, установив, что все же это змеевик, хотя и необычный, — со спутанно-волокнистой структурой и глубокой просвечиваемостью, как у нефрита. От нефрита его отличали сравнительная мягкость и хрупкость. Камнерезы партии «Цветные камни» по достоинству оценили гобийский змеевик-толигор за его мягкость, хорошую обрабатываемость и просвечиваемость. Из него вырезали фигурки животных, барельефы, кубки, пепельницы, а в «год змеи» из него вытачивали брелоки и амулеты, призванные ограждать от напастей.

В одной из легенд рассказывается, что Адам, вкусивший райское яблоко и им подавившийся, выплюнул его и огрызок превратился в камень змеевик. С тех пор в христианском мире сей камень связывают с природой грехопадения и обольщения, а маги приписывают ему химерические и обманчивые силы. Ну, а буддисты змеевик оценивают иначе — ведь это камень — оберег от «змеиного года».

Путешествуя по Южной Гоби, мы побывали и на Баян-Далайском месторождении нефритоподобного змеевика — толигора. Оно находится в пустынной местности, в нескольких километрах к северо-западу от сомона Баян-Далай.

И вот мы на месторождении. Осматриваем небольшой массив змеевиков, прорванных в центральной части штоком черных пород — габбро. Змеевики темно-зеленого и серо-зеленого цвета, самые что ни на есть обычные — без претензии на поделочный материал. А где же тогда благородный толигор? И тут замечаем на склоне горы горную выработку — небольшой карьер, возле которого груда сложенных камней, это и есть место старательской добычи толигора.

Как оказалось, он образует лишь две жилы среди обычных змеевиков протяженностью 15 м и мощностью до 1 м. Камень разбит трещинами на достаточно крупные блоки — до 0,5 м в поперечнике — и легко извлекается. Все в пользу этого камня — хорошие декоративные качества, крупная блочность, достаточные запасы и название звучное — толигор, или нефритоподобный змеевик (почти нефрит). И напрашивалась другая мысль: а не поискать ли здесь настоящий нефрит. Ведь нефритоподобный змеевик иногда сопутствует настоящему нефриту в китайских месторождениях. Да, на Баян-Далайском месторождении толигора рано ставить точку: нужны детальные исследования. Может быть здесь где-то среди змеевиков и скрывается желанный нефрит? Но наш путь лежал дальше на юго-запад, к сомону Ноен, за которым нас ожидала встреча еще с одним интересным камнем.

Красива по-своему и щедра на камни Южная Гоби, но в этот раз нас донимала жара, которая нарастала с каждым километром пути. Даже открытое боковое стекло и ударявший в лицо ветер не приносили облегчения. Рубашка взмокла и плотно приклеилась к спине — появилось ощущение щедро истопленной бани. Не радовали глаз и разноцветные холмы по краям равнины — краски поблекли и как бы растворились в мутноватом от жары воздухе. Желто-серая земля с пятнами желтых, сгоревших на солнце, кустарников походила на подгорающую яичницу из крупных желтков. Казалось, еще чуть-чуть и начнем поджариваться и мы вместе с машиной.

И вдруг я увидел впереди рощу. Зеленый оазис на раскаленном лоне пустыни! Мираж? Насмешка природы над истомленным путником? Но нет! Вижу белозубую улыбку Дашвандана, виртуозно крутящего баранку и погнавшего своего железного коня прямо на рощу.

— Дзун мод! — радостно роняет Дашвандан. Дзун мод (сто деревьев) называют в Монголии любую рощу или лесок в степи или пустыне.

Наконец, желанная остановка. Мы выходим из машины поразмять ноги и перевести дух в тени низкорослых корявых деревьев. Это саксаул — привычное дерево пустыни: очень плотное, твердое, не поддающееся обработке, но служащее кочевникам прекрасным топливом. Саксаульная роща одаряет путника тенистой прохладой.

Все живое, казалось, все обитатели пустыни спасаются от дневного зноя в его зарослях. И до ночи никто не высунет оттуда носа — все затаились на время. Из-под ног выскакивают потревоженные тушканчики, полевые мыши и другие зверьки, а воздух наполняет непривычный в пустыне птичий гомон.

Из тенистой прохлады не хочется вылезать на солнцепек, но надо ехать. Мы допиваем остатки теплой солоноватой воды из фляжек и выходим из пленительной рощи снова в «парную». И вдруг раздается голос Дашвандана.

— Смотрите!

За рощей, у самой кромки горизонта, навстречу нам движется какая-то огромная бурая масса.

— Тэмээ! (Верблюды!) — радостно воскликнул Дашвандан, махнув рукой в сторону горизонта.

Что и говорить, с такого расстояния трудно различить, какие это животные, но у гобийцев зоркий глаз. И действительно, вскоре и я увидел несущееся прямо на нас стадо верблюдов. Медлительные и тихоходные (в моем представлении), «корабли пустыни» бежали резво, как скакуны, легко выбрасывая мохнатые ноги. Стадо поравнялось с нами, и тут мы заметили грозного с виду всадника в белой войлочной шляпе на гнедой взмыленной от быстрого бега лошадке. Чуть поодаль от него скакал второй табунщик — совсем юный, еще подросток, в длинном коричневом дэле, подпоясанном оранжевым кушаком.

Что же случилось? Чем вызваны эти необычные верблюжьи гонки?

Вскоре все прояснилось. Заметив машину и нас, всадник в шляпе подъехал к нам и спешился.

— Сайн байна цхану! (Здравствуйте!) — радушно приветствовал он нас, горячо пожимая каждому руку. — Миний нэр Ендон! (Меня зовут Ендон!).

У монголов нет фамилий, есть только имена, в основном тибетского (буддийского) происхождения. Ендон по-тибетски означает знание, знающий, что вполне соответствовало этому человеку. Пожилой, но еще крепкий и жизнерадостный, Ендон пас вместе со своим десятилетним внуком Бата (Сильный) небольшое (по здешним меркам) стадо верблюдов, около 100 голов.