Самодержец

А мне, человеку, взращённому на истории Великой Отечественной войны, скорее верится в то, что Пруссия начнет войну, не верю я в россказни германской… так и хочется сказать «нацисткой»… военщины. Я уже готов дать приказание на превентивный удар. И вот, видит Бог, сделаю это, если и дальше сине-желтые будут бегать вдоль Вислы. Между прочим, по польским землям, которые так никто и не признал за Пруссией, но, следует отметить, никто и не требует отдавать назад северную часть Вислы с таким важным город, как Гданьск, уже Данциг. Даже поляки, видимо смирились с потерей выхода к Балтийскому морю. Да им и не до этого, все сеймы, да споры, без принятия хоть одного действенного закона. Кричат что-то с трибун то в Люблине, то в Гродно, не могут из-за своего либерум вето принять решение. В действии пропрусская партия.

— Сегодня к обеду я жду на заседание всех, кто присутствует в Петербурге, из членов Государственного Совета. Степан Иванович, — я пристально посмотрел на Шешковского. — Запускайте проекты «Зеленый», «Перевертыш», ну, и заварите чай.

Следовало бы прояснить, что это за проекты, хотя пока вдаваться в подробности рано. Проект «Зеленый» — это попытка поднять восстание в Ирландии, «Перевертышем» я назвал цветную революцию во Франции. Если зеленый цвет, ассоциируется у меня с Ирландией, от того и название. То с Францией ассоциация — перевернутый русский флаг по вертикали. Ну, и заварить чайку — это организовать что-то похожее на Бостонское чаепитие, которое в иной истории стало предвестником войны за независимость североамериканских колоний. Кроме этого, в Швецию отбыло немало телег с серебром и, по приблизительным подсчетам, в шведском риксдаге количество выступающих против войны с Россией таково, что прорусская партия «колпаков» окажется в большинстве. Так что мы не сидели без дела, а десять лет работали над тем, как отвечать на агрессию против Российской империи.

— У меня вопрос к вам, Степан Иванович, почему о войне мы узнаем по факту, хотя ранее приходили более четкие сведения? Или этот вопрос мне нужно задать господину Грановскому? — спросил я у главы Тайной канцелярии, несмотря на то, что такие разговоры должны вестись исключительно наедине.

Ну, кому мне еще доверять, как ни командующему армией или командующему флотом. Тем более, что в ходе начавшегося противостояния, и Румянцеву и Спиридову нужно будет взаимодействовать и с Шешковским и с Грановским, возглавляющего контрразведку.

— В Лондоне и Париже разгромлены наши разведывательные сети. Есть те, кто сейчас прекратил деятельность, чтобы не быть уличенным. Задействуем «спящих». Подробные директивы и инструкции отосланы в столицы иностранных государств, — докладывал глава Тайной канцелярии.

— Работают наши противники! Я всегда говорил, что нужно планировать длительность с осознанием того, что враги умны и решительны. Как там английский сластолюбец, наш осведомитель из английского парламента? Вот по кому переживать не стану, если того и подвесят, — спросил я, вспомнив, что один из информаторов из английского парламента был извращенцем.

— Этот остался! — с горечью сказал Шешковский.

Я даже скривился от разочарования. Значит еще не одна девочка, да и мальчик пострадают от «внимания» педофила. Но… империя слез не знает.

— Я мешать не стану, Степан Иванович, но нужен результат в ближайшие полгода. Много, очень много денег потрачено на то, чтобы подготовить тайные удары, — констатировал я, потом обратился к Румянцеву и Спиридову. — Жду, господа, доклада о состоянии дел в армии. Уже сейчас отдайте приказ о призыве солдат и офицеров из резерва. Указ об этом будет подписан уже сегодня. Работайте с фельдъегерской службой и используйте телеграф. Я дам распоряжение железнодорожному ведомству более не принимать пассажиров. Все для армии и флота, все для наших славных побед.

Еще лет семь назад был построен оптический телеграф между Москвой и Петербургом, окончательно выработана система световых сигналов, которая начинает применяться и на флоте и в армии. Хотелось бы, конечно, нормальный телеграф, а не только столбы в пределах видимости с привлечением немалого количества служащих. Однако, и такое изобретение вполне себе оправдывается. К примеру, новости теперь могут одновременно выходить и в петербургской, и в московской, газетах. Сейчас уже действуют оптические телеграфы и с Ревелем и с Ригой, в ближайших планах использовать такой вид связи и с Кенигсбергом.

— Все, господа, работаем! Фельдъегерей, которые столь быстро доставили вести, наградить, — сказал я, приглашая всех разойтись, отдать необходимые приказы, чтобы уже в четырнадцать часов по полудни собраться вновь на Государственном Совете.

— Ваше Величество! — дождавшись, пока из кабинета выйдут Спиридов и Румянцев, обратился Шешковский.

— Что-то личное? — спросил я у главы Тайной канцелярии.

Мне так же хотелось быстрее выпить кофе, взбодриться и, коль уже проснулся так рано, заказать букет роз в постель Екатерине. Давно я ей уже ничего не дарил и не делал знаков внимания. За последние десять лет, пожалуй, только на День Рождения, да при рождении Константина и осыпал цветами.

— Да, Ваше Величество! Прошу Вас отменить поездку цесаревича по югу России. И вообще сейчас небезопасны любые передвижения, — говорил Степан Иванович, но я-то знаю его уже… давно, впрочем, чтобы понимать настроение безопастника.

— Точнее! Что известно! — строго потребовал я.

— Из Турции был перехвачен шпион уже при переходе того через Кавказские горы. Он был не один, а в составе отряда, который маскировался под черкесов. Это был француз, а с ним еще три турка. Очень странный отряд. Пока сведений мало, но есть предположение, что готовятся несколько крупных отрядов из числа «непримиримых» чеченцев, дагестанцев и иных народов. Куда эти отряды будут направлены, пока не известно, упертый француз попался. Его везут в Петербург, для общения с Антоном Лабазовым. А то от пыток еще и прибьем, ненароком, — неуверенно докладывал Шешковский. — Еще…

— Ты сегодня что? Растерял всю решимость? Что это за ужимки, словно девица? — начал терять я терпение.

— Прошу прощения, Ваше Величество. Приходят слухи о том, что появились разбойничьи банды на Южном Урале, — чуть ли не выкрикивал Шешковский.

— И? Какие выводы, Степан Иванович? Турки с французами готовят покушение на Павла? Но у него охраны должно быть столь много, сколько непримиримые вообще выставить смогут, — недоумевал я. — И эти банды, что-то серьезное?

— Вот то-то и оно, что каверза какая может быть. А чего я не понимаю до конца, от того стараюсь вначале оградить, а после и измышлять, как и что далее делать. Это и про разбойников. Складывается мнение, что они организованы. Я жду на днях более точных сведений, — говорил Степан Иванович.

— Хорошо! Павел только рад будет. И реши, как-нибудь проблему этой профурсетки, в которую влюблен наследник. Это же вы, с Катей решили проверить, достаточно ли мужской силы у цесаревича? Право слово, обошлись с наследником, как с породистым жеребцом. А виноват во всем я, — сказал я Шешковскому, все еще пребывая в недоумении.

Если я все правильно понял, то формируются три больших отряда непримиримых и сам факт такого единения в весьма разнородном обществе тех самых несогласных с приходом в регион России, уже что-то несуразное. Есть там те, кто поддерживает Турцию, даже в том ее куцым виде, есть проперсидски настроенные, или вольные, которые вообще никому не готовы подчиняться, борцы за независимость того же Хованского ханства. Но они все друг-друга резали. И вот так, резко закончить кровные войны? Или я что-то не понимаю в кавказских обычаях, или…

А что собственно «или»? Может быть все значительно проще и все эти лихие, да своенравные обреки призваны отвлечь внимание России. Нужно же нам реагировать на то, что на Северном Кавказе начнут русских резать или тех, кто является действительным верноподданными Российской империи.

— Пошлю туда… нет, думать надо! — я было дело хотел послать «Дикий» корпус из Крыма на Кавказ, но понял, что это не правильное решение.

Генерал-аншеф Искандер Федорович Аккерманский некогда просил меня лично, чтобы бывшему янычару не пришлось резать своих соплеменников, к которым причислял турок, несмотря на то, что был сам славянином. Еще ни разу Искандеру, всегда исполнявший свой долг более, чем достойно, не пришлось обнажать шпагу, которую сейчас русский генерал предпочел ятагану, против турок.