Самое время для новой жизни

Не знаю… Вот уже десять лет привязана к человеку, который не хочет меня. Жизнь идет мимо, и добрую половину времени я этого даже не замечаю. Смотрю иногда на календарь, и страшно становится: годы идут, а я не сдвинулась с места. Время упущено, а я и не пойму, куда оно делось. В один прекрасный день смотрю и понимаю, что мне уже тридцать и со студенческих времен я ни на шаг не приблизилась к замужеству, к семье.

Элисон вздохнула, рассеянно ковыряя пальцем ноги в трещине валуна. Поддела маленький камушек, пинком отправила в воду. Я услышал “плюх”.

– Как вам сказать, – продолжила она, разглядывая концентрические круги, расходившиеся от камушка по воде. – Я понимаю: в моем возрасте следовало бы уже к чему-то прийти. Видимо, я посчитала, что, если смогу увезти Джека от этой его сумасшедшей жизни, у нас появится шанс. Глупо, эгоистично, но я все равно это сделала. – Она повернулась к нам, опустила глаза. – Безумие какое-то. Будто я навязчивая поклонница, героиня Кэти Бейтс из “Мизери”, да-да, что-то в этом роде. Решила похитить Джека и заставить его таким образом себя полюбить. И всех вас втянула под благовидным предлогом – спасем, мол, Джека от него самого. На самом же деле о себе думала не меньше, чем о нем. Теперь, если он в беде, болен или того хуже, виновата только я. Хватило глупости верить, что смогу изменить его, сделать таким, как я хочу, и привести наконец свою жизнь в порядок.

Мы не сводили с Элисон глаз, пораженные ее словами. Элисон безнадежно зациклилась на Джеке – это я всегда понимал, но никогда не предполагал в ее душе такой знакомой мне смеси растерянности и пустоты. Ощущения, что время переходит с трусцы на галоп, а ты даже не участвуешь в забеге. Я сочувствовал Элисон, однако же рад был задним числом узнать, что кто-то разделяет мои казавшиеся жалкими страдания. Мысль, что ты не один блуждаешь в лесу и не видишь выхода, как-то успокаивает.

– Это вовсе не безумие, – мягко сказала Линдси. – Мы чувствуем то же самое. Когда ты молод, то не сомневаешься, что в жизни все встанет на места само собой. Отношения, семья, карьера – весь набор. Может быть, немного иначе, чем ты задумал, но все устроится. – Она улыбнулась печально. – Мысль “а вдруг не устроится” даже в голову не приходит. И вот – бах! – тебе тридцать… Блин! Осознаешь вдруг, что ничего ведь может и не получиться, и начинается паника. У меня, по крайней мере, началась.

– Забавно, – протянул я. – Я, конечно, был подавлен, чувствуя, что зашел в тупик, но при этом убежден: мои друзья вполне довольны жизнью, я один неудачник. А вы, выходит, тоже растеряны. Это даже утешает.

– Мне очень приятно, что трагикомическая опера, каковой является моя жизнь, служит тебе источником утешения. – Элисон коротко усмехнулась, и я почувствовал, как охватившее нас напряжение отпускает.

– И я ценю это, имей в виду, – подыграл я.

– Прошу прощения! – Теперь уже и Чак взобрался на валун. – А можно в туалет отойти? Я, конечно, как всякий жалкий нытик-неудачник, обожаю пооткровенничать и заняться самоанализом. Но всему есть предел.

– Чак, – Элисон сокрушенно покачала головой. – Прости, наговорила тут тебе… Правда, прости, я перешла все границы.

Секунду Чак смотрел на нее, будто что-то обдумывая, потом ухмыльнулся шаловливо:

– Ты нет. А вот я…

Сделал шаг вперед и без предупреждения толкнул Элисон в воду.

– Чак! – закричали мы с Линдси хором.

Элисон вынырнула, отфыркиваясь, и поплыла, оставляя за собой колею в воде. С облегчением я увидел, что она улыбается.

– Сама напросилась, – крикнул ей Чак с улыбкой. – Нужно же было остудить тебя.

– Мы и без того уже остыли, – заметила Линдси, все еще недоверчиво глядя на Элисон, которая теперь плавала по кругу на боку, по-прежнему смеясь.

– Это детали, не морочь мне голову, – отмахнулся Чак, а затем шагнул вперед с края камня и плюхнулся в воду рядом с Элисон.

– Эй! – заорал он нам. – Вода-то теплая. Присоединяйтесь!

Я посмотрел на Линдси, она – на меня, улыбнулась, пожала плечами:

– Давай.

Линдси прыгнула с разбегу, как девчонки из рекламы “Маунтин дью”, я же с превеликой осторожностью сполз в воду, стараясь не растянуть, не ушибить поврежденные ребра. Вода оказалась на удивление теплой, почти комнатной температуры, и мы плавали некоторое время, шутя и брызгаясь. Осенний воздух был холоднее воды, поэтому вылезать никому не хотелось.

– Хочу кое в чем признаться, – сказал вдруг Чак.

Мы лениво барахтались в тени валуна. Все посмотрели на Чака выжидательно.

– Это непросто, – добавил он.

– Без ботинок проще, – заметил я.

– Я не про плавание, дурень, – Чак беззлобно брызнул на меня водой. – У всех вас, оказывается, были и другие причины ехать сюда, кроме очевидной, так вот, и у меня была такая причина.

Он замолчал, молчали и мы. Чак редко открывался, и мы боялись неосторожным словом поколебать его решимость. Вскарабкавшись на край валуна, чтобы почувствовать опору под ногами, Чак продолжил:

– Видите ли, друзья, в нашей компании я всегда был, в общем-то, объектом насмешек. Мои любовные связи, мои взгляды, словечки.

– Ладно тебе, Чак, – сказала Линдси. – Знаешь же, это просто дружеские подначки.

– Знаю, – кивнул Чак. – И в каждый отдельно взятый день я вовсе не возражал. Сам давал повод. Но проходят годы, и получается такой совокупный эффект, я чувствую, что меня как личность вы особенно всерьез не принимаете, и меня это злит. Заставляет думать, что, может, я и в самом деле ничего особенного собой не представляю. Но на самом-то деле это не так. Я посвящаю жизнь лечению людей, и я хороший врач, правда хороший. Вот ведь ирония: вы все говорите, что ничего еще не сделали в своей жизни, тогда как я уже стал хирургом, однако при этом почему-то остался шутом.

– Чак, – возразила Элисон. – Все совсем не так.

– Так, так. Но вы не виноваты. Я же не слепой, понимаю, как веду себя. Если уж на то пошло, я сам себя огорчаю. В старших классах был толстяком, вкалывал как проклятый, чтобы в университете меня воспринимали всерьез. И вот прошли годы, однако мой поразительный талант выглядеть клоуном никуда не делся.

– Боже мой, Чак, – сказал я. – Понятия не имел, что ты так все это переживаешь.

– Эй, – улыбнулся он, – я же не жалуюсь. Знаю, вы совсем не хотели меня обидеть, и, как я уже сказал, это моих рук дело. Но аллё, ребятки, смотрите сюда. – Он плюхнулся в воду и немного проплыл на спине. – Я плаваю в одежде, посему прошу принимать меня всерьез.

– То есть опять же устраиваешь представление, – заметила Линдси.

– Так ты об этом просишь, Чак? – уточнила Элисон. – Принимать тебя всерьез?

Чак поглядел на нее задумчиво:

– Менять ничего не прошу. Но, когда мы решили привезти Джека сюда, я подумал: вот наконец прекрасная возможность показать вам, что я могу, в виде исключения предстать врачом, а не балагуром. Я, конечно, хотел помочь Джеку, но, видимо, еще и добивался некоторого уважения к своей персоне. К тому, кто я есть, кем сумел стать.

Он замолчал, осмотрелся смущенно. Мы трое молча барахтались в воде.

– Кто-нибудь хоть слово скажет? – поинтересовался Чак.

– Я вовсе не смеялся над тобой в школе и сейчас не смеюсь, – наконец сказал я. – Просто такой у нас сложился стиль общения, уж не помню когда. И без тебя мы бы ни за что не отважились воплотить в жизнь этот план, так как считаем тебя нашим личным медэкспертом. Может быть, мы мало говорим об этом, но прекрасно понимаем, кто ты есть.

– Наверняка я не единственная обращалась к тебе за бесплатной медицинской консультацией, – добавила Элисон, и все улыбнулись.