Самолёт Москва – Белград
Шрифт:
…Через много лет, Кира увидела Катю в каком-то сериале и удивилась тому, как была права Полина Аркадьевна. Екатерина Яновская, с потухшим взглядом, со старушечьей мимикой, действительно, выглядела намного старше своего возраста, несмотря на все подтяжки и уколы. А сам Яновский, сияющий гладким личиком, казался вечным.
Полина Аркадьевна посмотрела на часы.
– Кира, скоро мой сын вернётся с работы, и я должна тебя предупредить…Не удивляйся, пожалуйста, ничему… Братислав с 4 лет живёт в Югославии с отцом и его семьей. Сейчас ему двадцать семь лет, он переводчик, работает в Москве. Мой сын хорошо говорит по-русски, но легкий акцент все равно чувствуется.
Кира молча кивнула, подумав про себя: «Надо же… Такой молодой, а уже калека! Бедный…» В их городе инвалиды работали в обувной мастерской при КБО и, она, забирая обувь из ремонта, всегда смущенно отводила взгляд от их увечий.
Любовь. Для Полины не было слова горше этого. Оно было пропитано не сладостью, а кровью её ребенка.
В молодости Полина была безусловной красавицей. Высокая, длинноногая, с осиной талией и копной каштановых волос, она напоминала зарубежных кинодив, а высокие скулы и чуть раскосые глаза так и вовсе делали её славянской копией Софи Лорен. Полина свою красоту понимала, но никогда не считала нужным чересчур подчёркивать. Хирург не кокетка. Хотя, что скрывать, благодаря красоте, она легко располагала к себе нужных людей, причём не только мужчин, но и женщин.
Когда югославский врач Горан Тодич делал доклад на международном медицинском съезде, его взгляд был прикован к ней, и только к ней. Полина не особо сопротивлялась напору красивого и обходительного иностранца, к тому же Горан хорошо говорил по-русски, с приятным южным акцентом. Через два года югослав сделал ей предложение. Полина стала узнавать о том, какие документы потребуются, могут ли ей отказать в выезде в СФРЮ из-за родителей, будет ли у неё возможность вернуться обратно в СССР в случае развода. Бывшая однокурсница, Таня Григорьева, посоветовала:
– Слушай, а ты созвонись с Маркеловым Игорем, учился с нами два семестра на первом курсе, потом перевелся в Ленинград. Вспомнила?
Полина пожала плечами, давая понять, что не помнит о ком идёт речь. Таня замахала руками:
– Да, вспомнишь! Он сейчас в Минздраве, врач из него никакой получился. Так вот, его отец – генерал с Лубянки, с горячим сердцем и холодной головой. В общем, поговори с Игорем, лишним не будет, он, кстати, нормальный парень, без пафоса. Телефон я тебе дам.
Игорь легко согласился помочь, при встрече преподнес букет крупных бело-розовых хризантем. Когда узнал в чём дело, стал шутливо её отчитывать:
– Нет, нет, Полина и не проси, чтобы я хоть как-то, пусть даже косвенно, посодействовал отъезду такой красавицы из СССР? Да ни за что! Мы в Минздраве такую характеристику напишем, тебя за Уральский хребет не выпустят, я лично возьму это дело на контроль! Я же в тебя был влюблён, так сказать, на заре туманной юности! Не веришь? Честное слово!
Полина смеялась, думая, что этот Игорь забавный парень, пожалуй, вокруг неё слишком много серьезных людей. Слишком много. Слишком серьёзных. Потом была ещё одна встреча, уже в театре, потом ещё одна, и ещё, и ещё…
Она влюбилась. В Игоря Маркелова. Не просто влюбилась, потеряла рассудок, сбрендила, сошла с ума… Удивлялась, как это она сразу не разглядела такое сокровище, ещё на первом курсе. Горан? Замечательный, добрый, внимательный, но он человек долга, слишком похож на неё саму, а Полине так хотелось лёгкости!
Через месяц отношений с Игорем, Полина поняла, что беременна, но, судя по сроку, это был ребенок Горана. Игорь, узнав, легкомысленно отмахнулся, мол, нашла
проблему, родишь, запишешь на меня. Но Полина так не могла. Она позвонила Горану, рассказала обо всем: и об измене, и о ребенке. Просила прощения, плакала, умоляла забыть её.Горан молчал. Полина, закусив губу, царапала ногтем эбонитовую телефонную трубку. Ей казалось, что не только она, а все, кто был на Почтамте в тот час, затаили дыхание в ожидании его ответа: и эта молоденькая девушка в модных белых босоножках с крупными пряжками, и военный, читающий газету, и веселая парочка, украдкой целующаяся в дальнем углу. Все ждали, какой приговор получит Полина. Наконец Горан заговорил:
– Значит, не судьба, но у ребенка должна быть моя фамилия, мы, сербы, детей не бросаем, я приеду, как смогу.
Когда кураж прошёл, Игорь понял, что натворил. Полина дурнела на глазах, разбухая, как тесто в кадушке. Да ладно бы там был его ребёнок! Он брезгливо тыкал пальцем в живот жены, спрашивая:
–Долго ещё ждать, я тоже не железный. Я мужчина, мне надо.
Полина его жалела. Его! Не себя! Не ребёнка! Закрывала глаза на его отсутствие по ночам, плакала, ревновала, надеясь: вот рожу и будет всё по-прежнему. Ему ведь и правда тяжело. И с ней, и с родителями. Отец и мать Игоря, её, конечно, не приняли. Свекровь в глаза говорила, что Полина – подлая, охомутала Игоря, испортила ему всю жизнь.
Вопреки ожиданиям Полины, после рождения Славы стало совсем невыносимо. Игорь почти не появлялся дома, а когда приходил, то грубил, мог ударить. Почему она не развелась? На что надеялась? Впрочем, через год муж немного успокоился. В конце концов, ему было неплохо. Ребёнка он почти не видел, Полина вышла на работу, денег не просила, всегда была готова услужить по первому требованию. Хорошо иметь под боком виноватую, красивую бабу, которая лишний раз рот боится открыть.
Когда приезжал Горан, они разыгрывали счастливую семью, но он не особо верил этому спектаклю. Полина выглядела забитой, сутулилась, прекрасное точёное лицо словно стекло вниз, как на картинах Сальвадора Дали. Но больше всего Горан переживал за сына и, как оказалось, не зря.
Тот Новый год Полина встретила на дежурстве, Слава остался с Игорем, в 10 вечера должна была прийти няня. Ближе к одиннадцати привезли женщину с внематочной беременностью. Пациентка дотянула до последнего, несмотря на то, что у неё всю неделю ныл низ живота, она не захотела портить праздник мужу и детям и терпела, пока не рухнула в обморок прямо на кухне. Когда Полина вышла из операционной было уже 2 часа ночи. Она набрала домашний номер. Гудки. Наверное, няня уснула вместе со Славой, а Игорь, разумеется, где-то гуляет. Надо что-то решать с её, так называемой семейной жизнью, неужели у неё совсем не осталось гордости? Стыдно. Морок какой-то… На душе скребли кошки.
Няня не пришла, Игорь не знал, что и делать. Его ждали на даче, шашлыки, шампанское, ёлка во дворе, ну и девочки, конечно. Славик сидел за столиком, калякая в альбоме карандашами. Игорь решился: "Ладно, возьму его с собой, пристрою там куда-нибудь". На даче Славика накормили конфетами, уложили спать на кушетке в чуланчике. Ночью малыш проснулся и громко заплакал. Темно. Наревевшись, встал с кушетки, открыл дверь чулана, высунул наружу кудрявую головку. Чужие, пьяные голоса, доносившиеся со второго этажа, напугали его. Слава проковылял в прихожую, его пальтишко лежало на скамейке, а вот сапожек он так и не смог отыскать. Сунув ноги в чьи-то тапки, мальчик вышел на крыльцо, ворота на улицу были распахнуты настежь. Услышав за спиной утробное рычание, Слава обернулся: огромная овчарка скалила желтозубую пасть. Его глазёнки расширились от ужаса, подумав, что это волк, мальчик бросился за ворота, неловко шаркая чужими «взрослыми» тапками.