Самолёт Москва – Белград
Шрифт:
– Так, понятно, – Горан хлопнул ладонью по столу, потом встал и молча вышел из кухни.
Братислав, щедро намазывая масло на хлеб, не сразу понял, что это щёлкнуло у него над ухом, повернувшись, он с ужасом увидел отца с ножницами в руках. Горан зловеще усмехнулся и ещё раз выразительно клацнул большими портновскими ножницами, которые он позаимствовал у своей жены, Миры. Братислав вскочил со стула и, бросив на отца испепеляющий взгляд, вылетел из кухни. У себя в комнате он долго крутил головой перед зеркалом, пытаясь оценить ущерб от отцовского демарша с ножницами.
Через неплотно закрытую дверь был отчётливо слышен разговор отца с Мирой, которая по своему обыкновению
– Горан, не кипятись, времена меняются, это уже другое поколение, они не знают ни войны, ни лишений. И слава Богу, что не знают! Вот ты всё ругаешься на заграничную музыку, а Братислав, благодаря этой самой музыке, лучший в классе по английскому, да и по остальным предметам не отстает. Клянусь, он закончит гимназию с отличием!
Отец не сдавался:
– Ох, Мира… Избаловали вы его, ты и Поля. Братислав то, Братислав сё… Думаете, я сына меньше вашего люблю? Ему мужская рука нужна, а не бабьи нюни. Ты только посмотри, что он вытворяет! Дерзит. Я ему слово, он мне десять! Всю комнату заклеил этими длинноволосыми рожами, ночью приснятся – поседеешь со страху. Тьфу… Глаза бы мои это не видели… А музыка? Да разве же это музыка? Воют, как на похоронах, да патлами трясут! В Москву он, видите ли, собрался… Я с Полиной поговорю, чтоб воли ему там не давала, чтобы в восемь вечера дома был, чтоб никаких гулянок. Только учёба, и больше ничего…
Братислав с наслаждением потянулся на кровати, вставать не хотелось, тем более, зная, что целый день ему придётся возиться с этой пигалицей. Да… Он изменился за эти десять лет. Стрижку делает у лучшего парикмахера Москвы, любит дорогой парфюм и французский коньяк, с удовольствием и шиком носит элегантные пальто и костюмы, даже трость у него не простая, а из красного дерева с серебряным набалдашником – купил по случаю в комиссионке. В общем, московский плейбой, хотя это и звучит, как оксюморон. Какие в СССР могут быть плейбои? Братислав и не заметил, как снова уснул.
Кира сидела на кухне и читала Выготского, Полина, как и обещала, нашла его книгу «Трагедия о Гамлете, принце Датском У. Шекспира». Конечно, не всё ей было понятно, но… Но как же здорово этот психолог описал, что она почувствовала тогда… Тогда, когда её душу, совсем юную и неискушенную, тронула своей мучительной скорбью предрассветного часа, своей невыразимой болью эта великая трагедия. Невыразимой потому, что «смысл пьесы унесен Гамлетом в могилу».
Кира просто утонула в книге и даже не шелохнулась, когда Братислав, подавляя зевоту, вошёл на кухню. Лишь после его «доброго утра», девушка очнулась и уставилась на мужчину невидящими глазами. Кто это? Ах, да… Сын Полины Аркадьевны, Братислав. Почему он улыбается? Она такая смешная? Братислав улыбался, потому что… Потому что он прекрасно выспался, потому что мартовское солнце светило по-весеннему нагло и весело, потому что эта робкая девочка похоже не доставит ему особых хлопот.
Мужчина поднял крышку с белой эмалированной кастрюльки и слегка поморщился:
– Манная каша! Бр-р… Полина в своем репертуаре. Ты, кстати, завтракала?
– Да, спасибо.
Кира взяла книгу и встала из-за стола, но Братислав её остановил:
– Оставайся, ты мне не помешаешь, вдвоём даже веселее. Так, кашу я точно не буду…
Он подошёл к холодильнику, стоящему у окна, позади Киры, которая опять погрузилась в чтение. Братислав посмотрел на её узкую спину, ниже лопаток не шире его ладони, на худенькие, прямые плечи, на пушистое кружево волос над тонкой, беззащитной шеей и представил себе эту девочку, скорчившейся
на полу, прикрывающей своими руками – прутиками живот, грудь, голову от ударов ногами. Его передернуло от омерзения к её отчиму. Ублюдок.В холодильнике нашлись яйца, салями и приличный кусок костромского сыра. Что же она так увлечённо читает? Братислав заглянул через её плечо, пробежал глазами несколько строк. Да уж… Неслабо для подростка.
Дыхание мужчины было так близко, что она порозовела от смущения. Ну чего он подглядывает? Кира зябко повела плечами. Братислав выпрямился, сообразив, что ей неловко.
– Уже обед скоро, я сделаю бутерброды и поджарю яичницу, поешь вместе со мной, потом прокатимся Москву. Идёт? Только не говори, что не будешь есть, взрослых надо слушаться, – Братислав достал продукты из холодильника и принялся за готовку.
Когда яичница уже шкворчала на сковороде, он, сделав страшные глаза, заговорщически спросил:
– Кира, а ты знаешь, что у меня деревянная нога?
– Да, знаю, – прошептала девушка со всей серьезностью.
Братислав заразительно расхохотался, его темные глаза вспыхнули на солнце медовыми искрами:
– Не верь, на самом деле, это металл и пластик!
Кира опять склонилась к книге. Как она должна реагировать на такое? Тоже рассмеяться? Что-то не очень хочется…
– Ладно, согласен, не самая удачная шутка, – виновато сказал мужчина, раскладывая яичницу по тарелкам.
Кира стояла посреди двора и ждала пока Братислав разогреет машину. Солнце после обеда скрылось за низкими, пепельно–серыми тучами, с неба лениво валил рассыпчатый мартовский снег, а в домах загорались оранжевым светом прямоугольники окон. Это было похоже на Новый год, на сказки, которые показывали по телевизору в зимние каникулы. Кира подумала, а что, если бы она жила здесь с самого рождения: открывала бы по утрам тугую дверь подъезда, держась за отполированную до блеска латунную ручку; размахивая портфелем, бежала вприпрыжку по заросшему старыми липами двору, мимо домов с этими, каких там… эркерами, касалась кончиками пальцев узорчатой ограды парка, а после уроков возвращалась домой, к Полине Аркадьевне, к шкафам, доверху заставленным книгами, в тишину и покой? Она была бы выросла другим человеком?
Братислав счищал снег с крыши автомобиля, сетуя на собственную лень и на изменившуюся погоду. Надо было всё-таки встать пораньше, тогда успели бы прокатиться до снегопада. Он посмотрел в сторону Киры, та стояла с приоткрытым ртом, полностью погружённая в свои мысли. Странная она всё-таки… Мужчина слепил снежок и запустил им в девушку, но тут же пожалел об этом. Снежок угодил аккурат за шиворот её клетчатого пальтишка. Кира съёжилась, втянув голову в плечи, и уставилась на него испуганными глазищами, словно спрашивая: за что?! Стянув зубами замшевые перчатки и запихнув их в карман, Братислав подошел к Кире и начал быстро убирать из-за ворота снег, тающий на её коже. Он поймал себя на том, что хочет легонько щёлкнуть её по кончику носа, но, мысленно отругав себя за этот мальчишеский порыв, вслух весело сказал:
– Кира, извини, сегодня день моих неудачных шуток. Если хочешь, то тоже можешь забабахать в меня снежком, я не против.
Кира молча покачала головой, ей хотелось отстраниться от Братислава, но она боялась обидеть его, поэтому так и стояла, не шевелясь и чуть вздрагивая от прикосновения теплых мужских рук. До этого ни один мужчина не дотрагивался до неё, ну, кроме физрука, когда тот помогал прыгать через козла. Но физрук был совсем стареньким, лет сорока, наверно, так что не считается…