Самолет по имени Сережка

До стола было метра три. Не доползти, не поймать! «Мама!» – хотел крикнуть я, а из горла только сипенье…

Край уже – вот он!

Сережка, не надо!

– Не на-адо!!

Я рванулся! Я вскочил! Ударом ноги отшвырнул с пути кресло! Я поймал самолетик в ладони уже в воздухе!.. И правда в нем сердечко: «тук-тук-тук»… Испугался, малыш? Ничего, ничего, сейчас… Первый раз в жизни я был главнее Сережки. Решительней…

Я поставил самолетик на стол. Сказал строго:

– Включай мотор.

Винт шевельнулся – раз, второй. И с шуршаньем растаял в воздухе. Самолетик задрожал.

– Молодец. А теперь – старт. И сразу в окно! Понял? Внимание… взлет!

Самолетик задрожал сильнее. Двинулся. Поехал, помчался!

Взмыл над кромкой стола, в секунду миновал окно и балкон. И стал удаляться, делаясь все больше и больше. Пока не сделался в небе настоящим самолетом!

Он промчался невысоко над сараями и тополями. Качнул крыльями. Мне качнул!

Я засмеялся вперемешку со слезами. Что бы там ни случилось, а Сережка по-прежнему мой друг. Я выскочил на балкон, замахал самолету, перегнулся через перила. И махал, пока Сережка-самолет не растаял в голубизне…

Тогда я за спиной услышал хриплый вскрик. Мама стояла у дверного косяка и держалась за горло.

– Что с тобой? – Я кинулся в комнату с балкона.

– Ромочка… ты…

Что я?.. И только сейчас понял – я на ногах! На ногах дома, а не в далеких лунных краях. Я – иду!..

От неожиданности упал я на колени, но сразу опять встал.

Левое колено отчаянно болело.

Если бы вы знали, какое это счастье – живая боль в разбитой коленке…

Конец лета

Ну а дальше началась сплошная медицина. Через час у нас дома была куча докторов. Это в нынешние-то времена, когда обычно «скорой помощи» и участкового врача не дозовешься!

Главным был профессор Воробьев (настоящий профессор, в очках, с седой бородкой и вежливыми манерами). Он утверждал, что случай феноменальный.

– Да-да, бывало такое и раньше, в итоге сильнейшего стресса, но чтобы вот так сразу восстановились все функции…

С ним одни соглашались, другие почтительно спорили. Всякие научные слова сыпались. Меня ощупывали, простукивали, заставляли двигать ногами и рассказывать, как это случилось.

– Не знаю, как… Вдруг толкнуло что-то. И я встал…

Я не говорил про самолетик.

Среди медицинских лиц (вернее, позади них) мелькало бледное перепуганно-счастливое мамино лицо.

– Коллеги, здесь необходим комплекс исследований. Ваша гипотеза, уважаемый Эдуард Афанасьевич, весьма оригинальна, но требует проверки.

– Анна Гавриловна, позаботьтесь, чтобы полный рентген…

– Коллеги, а не даст ли облучение нежелательный эффект?..

«Не даст! – смеялся я про себя. – Потому что Сережка меня не забыл! А законы Туманных лугов и Заоблачного города теперь действуют и здесь!..»

Вечером я оказался в госпитале при филиале Медицинской академии (есть у нас в городе такой, научный). В маленькой, но совершенно отдельной палате – будто генерал или депутат какой-нибудь. Это профессор Воробьев позаботился. Не ради меня самого, конечно, а чтобы удобнее было исследовать и наблюдать.

И наблюдали, исследовали, всякие анализы брали. Наконец доктор Анна Гавриловна сказала, что «ребенка совершенно замучили» и что «так и у здорового человека ноги могут отняться».

Но я не чувствовал себя замученным. Я просто не обращал на все медицинские дела внимания, словно это не со мной происходит. Я был окутан облаком счастья и ждал ночи. Потому что не сомневался нисколечко: Сережка отыщет меня, придет.

В девять вечера мне дали стакан кефира и велели «ни о чем не думать и спать». Я послушно улегся. Палата была на первом этаже, окно выходило в сад. Там сперва золотились от заката листья, потом загустели сумерки. И тогда из кустов появилась темная гибкая фигурка…

Окно не открывалось, но в нем была широкая форточка, я ее распахнул. Сережка скользнул в палату без единого шороха. Мы сели на кровать, обняли друг друга за плечи и сидели молча минут пять.

Наконец я спросил:

– Ты тогда сильно обиделся, да?

– Обиделся… А главное, испугался.

– Чего?

– Что тебе больше не разрешат дружить со мной…

– С какой стати?!

– Тише… Мне так подумалось. Ну, и вот такая смесь… обиды и страха. Я ушел на пустырь за разбитой домной. Помнишь? И превратился в самолет. И взлетел оттуда среди бела дня… И летал, летал, пока не измучился. А потом чувствую – обратно превратиться не могу. Будто закостенел от всего от этого…

Ну, какая же я скотина! Горевал, терзался – и все из-за себя! Из-за того, что Сережка покинул меня! И даже в голову не пришло, что с ним, с Сережей, может случиться беда!

– Ты меня прости… – выдавил я.

– За что?! Ведь это ты меня спас! Взял в руки и будто согрел! Я оттаял. Вылетел из окна, и почти сразу… Потом прибежал тебе, а у тебя там… целый медицинский симпозиум…

– Сережка… Не я тебя, а ты меня спас. Когда я рванулся, чтобы тебя подхватить…

Он посопел, повозился рядом со мной.

– Когда-нибудь все равно это должно было случиться…

– Почему?

– Это была главная цель.

– Какая цель? – почему-то испугался я. – Чья?

Он молчал.

– Сережка! – Меня наконец осенило. И тряхнуло нервным ознобом. – А ты… ты ведь нарочно поехал по столу! Чтобы я бросился на помощь! Да?

Он тихонько дышал рядом.

– Да?! – повторил я.

– Да…

– А если бы я не успел? Ты смог бы взлететь?.. Говори.

Я почувствовал, что он качнул головой: не смог бы…

– А там… когда штопор… ты это тоже нарочно? Орал: «Жми на педаль!»

И опять он кивнул, будто признавался в какой-то вине.

– А если бы я не нажал… ты сумел бы выйти из штопора?

Он проговорил еле слышно:

– Не… Но ты не бойся, с тобой ничего не случилось бы.

– А с тобой?! С тобой-то что было бы?

Тогда он сказал жестковато, будто отодвинулся:

– А что бывает, когда разбивается самолет…

Я впервые в жизни почувствовал злость на Сережку. Сильную. Смешанную со страхом:

– Какое ты имел право?! Так рисковать!..

– А как без риска? Иначе тебя на ноги было не поставить…

Я чуть не разревелся.

– Дурак! А зачем мне ноги, если бы тебя не стало?!