Самопознание Дзено

Когда встал вопрос о том, оставить ли учителя, или распроститься с ним, мы уладили его очень быстро. Я не хотел лишить ее помимо законного брака еще и карьеры. К тому же Карла призналась, что дорожила учителем: каждый урок убеждал ее в том, что его присутствие ей необходимо. Она заверила меня, что я могу быть совершенно спокоен: она любила только меня и никого больше.

По-видимому, моя измена расширилась, захватив новые области. К любовнице меня привязывало теперь совершенно новое чувство, налагавшее на меня новые оковы и распространявшееся на территорию законной любви. Но едва я возвращался домой, как это новое чувство к Карле переставало существовать и удвоенное изливалось на Аугусту. К Карле я не испытывал ничего, кроме глубокого недоверия. Кто его знает, что было правдой, а что нет в этом предложении руки и сердца. Я бы не удивился, если бы в один прекрасный день, так и не выйдя ни за кого замуж, Карла подарила бы мне сына, наделенного недюжинным музыкальным талантом. И вновь наступила пора твердых обещаний, которые сопровождали меня на пути к Карле, покидали меня, когда я был с нею, и вновь воскресали, едва я ее оставлял. В общем, все это не грозило никакими последствиями.

И нижеследующие события тоже не имели никаких последствий. Прошло лето, унеся с собой моего тестя. Я был завален делами в основанной Гуидо новой торговой фирме, где мне пришлось поработать больше, чем когда-либо, даже если вспомнить годы, когда я разрывался между двумя факультетами. Но об этой своей деятельности я расскажу позже. Прошла и зима. В моем саду распустились первые зеленые листочки и им ни разу не пришлось увидеть меня в таком отчаянии, в каком видели меня первые листья прошлого года. У меня родилась дочь Антония. Учитель Карлы по-прежнему находился в нашем распоряжении, но Карла не желала о нем и слышать, и я тоже. До поры до времени.

Но что касается моих отношений с Карлой, то новые и весьма тяжкие последствия принесли события, которые трудно было назвать сколько-нибудь серьезными. Сами эти события проходили почти незамеченными и обнаружились только благодаря последствиям, которые они вызвали.

Как раз в самом начале той весны мне пришлось согласиться на просьбу Карлы погулять с ней в городском саду. Я усматривал в этом серьезный риск, но Карле так хотелось прогуляться по солнышку со мной под руку, что мне пришлось доставить ей это удовольствие. Однако нам не следовало даже на краткий миг позволять себе держаться как муж и жена, потому что эта попытка сразу же кончилась плохо.

Чтобы полнее насладиться неожиданным теплом, струившимся с неба, в котором недавно снова воцарилось солнце, мы сели на скамейку. Сад, как всегда по утрам в будничные дни, был безлюден, и мне казалось, что если я буду сидеть на одном месте, риск быть кем-то замеченным станет еще меньше. Но не тут-то было: опираясь на костыль, к нам приблизился медленными, но огромными шагами Туллио — тот самый, с пятьюдесятью четырьмя мускулами, — и, не взглянув в нашу сторону, уселся рядом. Потом поднял голову и, встретившись со мной взглядом, воскликнул:

— Сколько лет, сколько зим! Как поживаешь? Все так же много работаешь или теперь меньше?

Он сел рядом со мной, причем я, к моему удивлению, подвинулся таким образом, чтобы ему не было видно Карлу. Но он, пожав мне руку, сразу же спросил:

— Твоя жена?

И ждал, чтобы его познакомили.

Я повиновался:

— Синьорина Карла Джерко, подруга моей жены.

Потом я сказал еще одну ложь и позже узнал от самого Туллио, что именно эта вторая ложь заставила его обо всем догадаться. С насильственной улыбкой я добавил:

— Синьорина, как и ты, села на эту скамейку совершенно случайно, она тоже меня не заметила.

Лгун, если он хочет, чтобы ему поверили, должен помнить, что никогда не надо лгать сверх необходимости. Когда мы встретились в следующий раз, Туллио, наделенный присущим народу здравым смыслом, заметил:

— Ты вдавался в излишние объяснения, — потому-то я и догадался, что ты лжешь и что эта красивая синьорина — твоя любовница.

К тому времени я уже расстался с Карлой. Я с жаром признался, что он попал в самую точку, но тут же грустно ему поведал, что она меня бросила. Он не поверил, и я ощутил к нему благодарное чувство. То, что он мне не поверил, показалось мне добрым предзнаменованием.

Карла пришла в такое дурное настроение, в каком я никогда еще ее не видел. Теперь-то я знаю, что именно в тот момент и начался ее бунт. Но тогда я ничего не заметил, потому что, желая лучше слышать Туллио, который принялся рассказывать мне о своих болезнях и испробованных им способах лечения, повернулся к ней спиной. Позднее я понял, что женщина, даже если обычно она позволяет обращаться с собой без особой деликатности, не терпит, чтобы от нее отрекались публично. Однако свою досаду Карла сорвала не столько на мне, сколько на бедном хромом, не ответив ему, когда тот к ней обратился. Но я и сам плохо слушал Туллио: в ту минуту я был не в состоянии искренно заинтересоваться способами лечения его болезни. Глядя в его маленькие глазки, я пытался понять, что думает он об этой встрече. Я знал, что он уже вышел на пенсию и, имея в своем распоряжении целый день, может буквально наводнить сплетнями весь небольшой светский круг тогдашнего Триеста.

После продолжительного раздумья Карла поднялась с намерением нас покинуть.

— До свидания, — буркнула она и направилась к выходу.

Я знал, что она на меня сердится, и, ни на минуту не упуская из виду присутствия Туллио, попытался выговорить себе время, необходимое для того, чтобы ее успокоить. Я попросил позволения ее проводить — тем более что я все равно иду в ту же сторону. Ведь ее сухое «до свидания» могло и впрямь означать разрыв, и я в первый раз не на шутку испугался. У меня захватило дух от серьезности этой угрозы.

Но Карла и сама еще не знала, куда она направлялась столь решительно. Она просто давала выход своему гневу, который скоро прошел.

Она подождала меня и пошла рядом, не говоря ни слова. Придя домой, она разрыдалась, но это меня уже не пугало, ибо рыдания побудили ее искать утешения в моих объятиях. Я объяснил ей, кто такой Туллио и сколько бед мог наделать его длинный язык. Видя, что она продолжает плакать, хотя и по-прежнему в моих объятиях, я рискнул взять более решительный тон: так что же, значит, она хочет меня скомпрометировать? Разве мы не договорились, что сделаем все, чтобы избавить от страданий бедную женщину, которая была моей женой и матерью моей дочери?

Карла, казалось, образумилась, но пожелала остаться одна, чтобы успокоиться. Я же весьма довольный поспешил прочь.

Но, видимо, результатом этого приключения было то, что Карле теперь все время хотелось показываться на людях в качестве моей жены. Можно было подумать, что, не пожелав выйти за учителя, она решила заставить меня занять большую часть места, в котором тому была отказано. Долгое время она приставала ко мне с просьбой купить два билета в театр, так, чтобы, придя отдельно друг от друга, мы очутились рядом как бы по чистой случайности. Но я согласился посетить с ней — всего несколько раз — лишь городской сад. О, этот сад, пробный камень всех моих ошибок, куда мы входили теперь с разных сторон! И больше никаких уступок. В результате моя любовница вскоре стала очень похожа на меня. Ни с того пи с сего она то и дело обрушивала на меня вспышки беспричинного гнева. Правда, она быстро брала себя в руки, но такой вспышки было достаточно для того, чтобы я тут же делался послушным и кротким. Часто я заставал ее в слезах и не мог дознаться, что ее мучает. Может быть, в этом был виноват я и сам, так как выяснял это недостаточно настойчиво. Когда же я узнал ее лучше — то есть тогда, когда она меня бросила, — в этих объяснениях уже не было нужды. Я ей совсем не подходил: она пустилась в свою авантюру, вынужденная обстоятельствами. В моих объятиях она стала женщиной, и — мне нравится так думать — женщиной порядочной. Разумеется, тут нет никакой моей заслуги, тем более что сам я от этого имел одни неприятности.

Вскоре у нее появился новый каприз; сначала он меня удивил, потом растрогал. Она хотела увидеть мою жену. Она клялась, что не подойдет к ней близко и вообще будет вести себя так, что та ее даже не заметит. Я обещал, что как только узнаю, где будет моя жена в какой-то определенный час, я дам ей знать. Она взглянет на нее не около нашей виллы — это было слишком малолюдное место, где каждый посторонний бросался в глаза, а на какой-нибудь шумной городской улице.

В ту пору моя теща заболела какой-то глазной болезнью, из-за чего должна была провести несколько дней с повязкой на глазах. Она ужасно скучала, и для того, чтобы она не бросила лечение, дочери стали по очереди дежурить подле ее постели: моя жена — утром, а Ада — до четырех часов дня. Внезапно решившись, я сказал вдруг Карле, что моя жена каждый день ровно в четыре часа выходит из дома тещи. Даже сейчас я не могу вразумительно объяснить, что побудило меня выдать Аду за Аугусту. По-видимому, после предложения, сделанного Карле учителем, мне хотелось прочнее привязать к себе свою любовницу, и я полагал, что чем более красивой найдет она мою жену, тем больше будет ценить мужчину, который приносил ей, так сказать, в жертву подобную женщину. Аугуста же в ту нору была просто пышущей здоровьем, кормилицей. А может быть, тут сказалась и осторожность. У меня были основания опасаться прихотливого нрава моей любовницы, и если бы та вдруг позволила себе какую-нибудь оскорбительную для Ады выходку, это было бы не страшно: Ада мне уже доказала, что никогда не будет пытаться очернить меня в глазах жены.