Самопознание Дзено

Я догнал Карлу у самого ее дома, и из души у меня вырвались искренние слова, в которых звучала вся боль, испытываемая мною в ту минуту:

— Неужто мы так вот и расстанемся? Ведь мы так долго любили друг друга!

Карла продолжала идти, ничего не отвечая, и я последовал за нею по лестнице. Она взглянула на меня прежним враждебным взглядом.

— Если вы хотите встретиться с моим женихом, то идемте. Слышите рояль? Это он играет!

Только тут я услышал синкопы шубертовского «Привета» в переложении Листа.

Хотя со времен детства я не держал в руках ни сабли, ни палки, я не из робкого десятка. Страстное желание, которое так мучило меня до последней минуты, внезапно исчезло. Собственно мужского во мне осталось только одно — воинственный пыл. Я потребовал вещь, которая принадлежала другому. Чтобы загладить этот промах, за нее следовало бы подраться: иначе воспоминание о женщине, которая грозила мне своим женихом, будет мучить меня всю жизнь.

— Ну что ж! — сказал я. — С вашего позволения, я иду с вами.

Сердце у меня бешено колотилось, но не от страха, а из опасения, что я не сумею вести себя как подобает в таких случаях.

Я продолжал подниматься по лестнице рядом с нею. Но она вдруг остановилась и, прислонившись к стене, молча заплакала. Сверху продолжали доноситься звуки «Привета», исполняемого на фортепьяно, за которое заплатил я. Слезы Карлы делали эти звуки особенно волнующими.

— Я сделаю все, что ты хочешь. Хочешь, чтобы я ушел? — спросил я.

— Да, — сказала она, с трудом выговорив это короткое слово.

— Прощай! — сказал я. — Раз ты этого хочешь, прощай навсегда!

Я медленно спустился по лестнице, насвистывая шубертовский «Привет». Не знаю, может быть, мне почудилось, но мне вдруг послышалось, что меня окликнули:

— Дзено!

Однако в эту минуту Карла могла позвать меня даже тем странным именем Дарио, которое она считала ласкательным, — я все равно бы не остановился. Мне страстно хотелось уйти и снова невинным и чистым вернуться к Аугусте. Пес, которого пинками отогнали от самки, тоже бежит прочь невинным и чистым.

Но когда на следующий день я снова дошел до состояния, в котором накануне отправился в городской сад, я решил, что вел себя как трус: ведь меня позвали — пусть не тем именем, которое было принято у нас в любовных разговорах, но позвали, а я не откликнулся! То был первый день мучений, за которым последовало множество других, наполненных самым горьким отчаянием. Не будучи в силах понять, почему я тогда ушел, не ответив, я винил себя в том, что испугался жениха Карлы и возможного скандала. Сейчас я вновь был согласен на любой компромисс, вплоть до предложенной мною Карле длинной прогулки через весь город. Но я упустил удобный момент и прекрасно знал, что есть женщины, с которыми поймать его можно только один раз. Надо было не зевать!

Я решил написать Карле. Я не мог больше ждать ни единого дня, не сделав попытки к ней приблизиться. Я писал и переписывал свое письмо, стараясь вложить в несколько строчек всю изобретательность, на какую только был способен. Я переписал его несколько раз также и потому, что меня успокаивал сам процесс сочинения: он меня отвлекал, а я в этом очень нуждался. Я просил у Карлы прощения за то, что позволил себе такой взрыв злобы, объяснив, что для того, чтобы моя великая страсть успокоилась, нужно время. К этому я добавил: «Каждый новый день приносит мне крупицу спокойствия», и написал эту фразу несколько раз, скрежеща при этом зубами. Потом я написал, что не могу простить себе тех слов, которые я ей сказал, и мне необходимо попросить у нее прощения. К сожалению, я не мог предложить ей то, что предложил ей Лали и чего она была так достойна.

Я воображал, что это письмо произведет на них огромное впечатление. Так как Лали было все известно, Карла ему, конечно, его покажет, и Лали будет даже выгодно обрести такого друга, как я. Я даже мечтал о прекрасной жизни втроем, ибо любовь моя приобрела в то время такой характер, что я счел бы себя осчастливленным, если бы мне позволили просто ухаживать за Карлой.

На третий день я получил от нее коротенькую записочку. Меня не называли в ней ни Дзено, ни Дарио. В ней говорилось только следующее: «Спасибо! Будьте же и вы счастливы с вашей супругой, столь достойной всяческого счастья». Разумеется, она имела в виду Аду.

Упущенный удобный момент никак не мог обрести продолжения; продолжить с женщиной начатое можно только одним путем — если ее удержать, схватив за косы. Испытываемое мною желание породило в конце концов желчную злобу. Но не против Аугусты! Мои мысли были настолько полны Карлой, что я чувствовал угрызения совести и, бывая в обществе Аугусты, выдавливал из себя идиотскую стереотипную улыбку, — она все принимала за чистую монету.

Однако нужно было что-то предпринять. Не мог же я каждый день терзаться ожиданием! Писать ей я больше не хотел. Исписанная бумага слишком мало значит для женщины. Следовало придумать что-нибудь получше.

Сам толком не представляя, чего я хочу, я со всех ног бросился в городской сад. Затем — значительно медленнее — к дому Карлы. Очутившись на заветной площадке, я постучал в дверь, ведущую на кухню. По возможности я буду стараться избежать встречи с Лали, но если мы и столкнемся — ничего страшного. Это вызовет в течении событий перелом, который был мне настоятельно необходим.

Старая дама, как всегда, сидела у очага, в котором пылали два больших языка пламени. Она сначала удивилась при виде меня, а потом рассмеялась так, как смеются только добрые и бесхитростные люди, к числу которых она, несомненно, и принадлежала. Она сказала:

— Как я рада вас видеть! Видно, вы так привыкли ежедневно нас навещать, что обойтись без нас совсем вам теперь трудно!

Заставить ее разговориться оказалось проще простого. Она поведала мне, что Карла и Витторио влюблены не на шутку. Сегодня он с матерью придет к ним обедать. Потом, смеясь, добавила: — Скоро он заставит Карлу сопровождать его на уроки. Они и минуты не могут прожить друг без друга.

И она улыбалась их счастью материнской улыбкой. Она сказала, что через несколько недель они обвенчаются.

Я почувствовал противный вкус во рту и уже направился было к двери, чтобы уйти. Но потом решил остаться, подумав, что болтовня старушки может подсказать мне какую-нибудь мысль или заронить надежду. Последней ошибкой, которую я допустил в своих отношениях с Карлой, было именно то, что я ушел до того, как испробовал все предоставившиеся мне возможности.

На какую-то минуту мне показалось, что меня осенила прекрасная мысль. Я спросил у старушки, уж не собирается ли она до самой смерти прожить в служанках у собственной дочери. И добавил, что, насколько мне известно, Карла с нею не очень-то хорошо обращается.