Самоубийство Земли

Многое мог бы разглядеть Великий Командир, если бы умел смотреть далеко. Но этого-то как раз он и не умел.

Зато Безголовый с радостью заметил, как толпа плюшевых чуть надвинулась на солдат, выражая тем самым протест. Это тоже являлось своего рода ритуалом. Потом солдаты подняли ружья прикладами вперед — толпа отхлынула.

После «ритуала протеста» и началась та главная процедура, ради которой, собственно, все и собрались.

Речи в их государстве говорил Безрукий. Слушание их было, пожалуй, единственным испытанием для Безголового. Великий Командир тонул в потоке чужих слов и, спасаясь, хватался за приятные воспоминания… Особенно приятно было вспоминать Мальвинину, ее толстую шею, на которую так упруго ложилась рука, ее груди, между которыми столь приятно было положить усталую голову, ласковые руки, которые всегда знали, что им надо делать…

Голос Безрукого лился над площадью и все попадали в его плен, который в Великой стране принято было считать сладким.

— И вот мы собрались здесь в этот особенный день для события радостного и ответственного одновременно. Сегодня, наконец, наступило то событие, которого все достойные граждане нашей страны ждали с особым нетерпением. А поскольку иных граждан у нас нет — мы имеем все основания сказать, что ждали этого события буквально все. То, что произойдет через несколько минут, буквально ознаменует новую эру в истории нашей Великой малострадальной Страны…

Однако, в последнее время Безголовому все трудней было думать о приятном. Иногда он вдруг с ужасом замечал, что Мальвинина в его воспоминаниях появляется все реже, а все чаще он зачем-то пытается отыскать в прошлом некие истоки нынешних переживаний и проблем. Процесс этот воистину был мучителен, ибо жизнь в его стране шла сама по себе и влиять на нее не было никакой необходимости.

— Наше Великое государство заслужило то, что оно заслужило, и оно получит то, что заслужило по заслуженному праву, — разносился над площадью голос Безрукого.

2

И тут, совершенно непонятно почему, Великому Командиру вспомнилось самое начало его правления — то, как народ избрал его правителем.

Тогда в первый (и, пожалуй, в последний раз) народ собрался на площади не просто так, а чтобы принять решение. Собрались, разумеется, только золотые — так было принято называть солдат. Плюшевые не считались народом, поэтому их не позвали. Очень удачно получилось, что ото всех остальных отличались лишь двое: Безголовый и Безрукий. Если бы кандидатов было больше — не исключено, что кто-то из золотых попросту сошел бы с ума. Привыкшие выполнять приказы солдаты от такого выбора растерялись: они никак не могли понять, как это можно среди двух отыскать одного: Командира?

Первым произнес речь Безрукий. Безголовый попытался побыстрее ее забыть — она была ему абсолютно неинтересна — но один аргумент Безрукого все-таки нахально врос в память: нельзя, говорил Безрукий, чтобы глава государства был без головы, мол, какой это будет пример для подданных? А глава государства без руки, мол, очень даже благородно и намекает на ратные заслуги в битвах с врагом.

До сих пор не понимает Безголовый, что же случилось с ним тогда: может, озарение нежданно нагрянуло, или испугался столь сильно, что поумнел. Однако, его первая (и, видимо, последняя) речь была очень логична. Сказал он тогда следующее:

— Друзья! — Обращение это так понравилось солдатам, что они сразу были готовы отдать пальму первенства Безголовому. — Друзья! Тут кое-кто на наших глазах передергивает факты. — Солдаты при этих словах приняли ружья наизготовку. — Разве у меня нет головы? Как бы не так! У меня нет каски и ма-а-аленькой части головного организма с самого верха. А голова-то у меня еще как есть, в чем легко может убедиться каждый желающий. — Золотые опустили ружья и вздохнули с облегчением. — Если у правителя нет каски — это говорит о его бесстрашии, о том, что он не собирается прятаться от опасностей. А что может вызвать большее уважение и друзей, и врагов, как не бесстрашие? Кроме того, каждый заметит, что я ниже ростом всех остальных. О чем это говорит? Это говорит о том, что я ближе всех нахожусь к земле, а это, согласитесь, важно. — Золотые согласились. — А если у правителя нет руки — это говорит о его чрезмерной рассеянности, о том, что не умеет он хранить даже самое необходимое. Друзья, напомню вам: командир — это рука народа. Может ли рука народа быть без руки? Итак, судьбе было угодно выделить из наших рядов двоих, теперь вам самим предстоит решать, кто же вам ближе: то ли тот, кто не сумел сберечь такую важную часть своего организма, без которой даже и ружье не зарядишь, то ли тот, кто с открытой головой идет навстречу опасностям…

Тут, конечно, все захлопали и выбрали Безголового. Тем более, что говорил-то он вторым и золотые речь его запомнили лучше.

Потом солдаты решили, что Безрукий будет Главным Помощником Великого Командира, ибо если кто-то отличается от остальных — он непременно должен командовать.

После своего относительного поражения Безрукий начал говорить очень много, не всегда понятно, и с той философской мудростью, которая отличает людей, переживших несчастье, но не сломленных.

3

Золотые любили слушать Главного Помощника. Им казалось, что с каждым его словом они становятся умнее на одну мысль. Правда, они не могли точно сказать, на какую именно мысль поумнели, но ощущение все равно было приятным.

Безголовый видел, что и сейчас золотые слушают его помощника чрезвычайно внимательно. На лицах некоторых из них появились слезы, которые были хоть и непрошеными, но желанными.

— Наша малострадальная страна мало страдала потому, что это — Великая Страна. Великая страна любит своих великих сыновей великой любовью. Чем же отвечают великие граждане своей великой стране? — Спросил Безголовый и сам себе ответил. — Тем же. «Каким именно: тем же?» — спросите вы. И я отвечу: «Преданностью. Верностью. Любовью».

«У него всегда есть ответы на собственные вопросы», — подумал Безголовый, мечтая только об одном: чтобы праздник поскорее кончился.

Неприятные воспоминания продолжались. Более того, в его подрубленном головном механизме все беседы с Главным Помощником, которые они вели в последнее время, перемешались, и, вздохнув, он вспомнил как бы один длинный, неприятный, тяжелый разговор…

4

…Она стояла перед ним так близко, что просто никак нельзя было к ней не потянуться. И он потянулся к ней руками, ногами, всем телом, ибо только так можно было ее удержать: слившись, став с ней единым целым. Ее руки упали ему на плечи… Петрушин всегда удивлялся: откуда в этих тонких руках такая сила, что хватает ее на двоих. Когда он чувствовал на своих плечах эти руки, ему казалось, что весь он наполняется каким-то неестественным, богатырским могуществом…

Петрушин потряс головой, отгоняя наваждение.

«Что у нас за страна? — подумал он. — Здесь ерунда считается важнее любви, и кажется, будто все здесь делается для того лишь, чтобы у влюбленных не было ни времени, ни сил встречаться».

«Что у нас за страна? — подумал Медведкин, стараясь вслушаться в речь Безголового и все больше понимая бессмысленность этого. — Взять бы и чего-нибудь изменить в ней…»

«Что у нас за страна? — подумала Матрешина. — Купить краски, столь необходимые любой женщине для обновления себя, и то — проблема».

«Что у нас за страна? — подумал Клоунов. — Здесь постоянно приходится бояться, и ни на что другое просто времени не остается».

5

— Что у нас за страна? — спрашивал Безрукий в начале этого противного разговора, всплывающего сейчас в памяти. — У нее даже названия нет. А ведь это ты отвечаешь за страну, командир.

— Мы называемся Великая Страна. По-моему, неплохо, — примирительно отвечал Безголовый.

— У нашей страны даже прошлого нет, — напирал Безрукий. — И ты, как Командир, ничего не делаешь, чтобы оно появилось.